Красная лента - Роджер Эллори Страница 42

— Дело уже больше не в политике, — сказал он.

Мы сидели в ресторанчике, стилизованном под Италию, на углу Клейн и Четвертой. Мы сидели за столиком, а справа от нас было окно до пола, выходившее на улицу. Дон сидел, задрав одну ногу на сиденье. В уголке его рта, как обычно, торчала сигарета без фильтра.

— Не в политике? — спросил я, задавая скорее риторический вопрос. — Конечно же, все дело в политике.

Дон опустил ногу на пол и, улыбаясь, наклонился ко мне.

— А здесь ты не прав, друг мой. В этом деле политика — всего лишь видимость. — Он махнул рукой в сторону Лэнгли. Мы никогда не упоминали название компании. Всегда называли контору «Там» или «У нас» или «Гостиница». Он продолжил: — Там всем плевать, кто нынче при власти. Они хотят, чтобы удовлетворялись базовые, фундаментальные потребности демократии и международной стабильности. Все дело в контроле, а не в политике. Им нет дела, если где-то какой-нибудь никудышный диктаторишка свергнет другого не менее никудышного узурпатора. Перевороты, вся эта дребедень… — Дон покачал головой и рассмеялся. — Мировое господство не нужно, Джон. И никогда не было нужно. Мы не пытаемся поработить мир. Мы просто пытаемся поддерживать статус кво, чтобы хорошие люди могли получить то, что им нужно, и сохранить это, как только они его получат.

— Дон, ты же не думаешь, что я поверю в это, — сказал я.

На лице Дона появилась обычная улыбка, и он сменил тему разговора.

Я видел сквозь него, сквозь него и многих других, похожих на него людей. Я бывал в Лэнгли много раз. Мне там привили соответствующий тип мышления. Я уже почти полностью перенял их убеждения и отношение, с которыми меня познакомили на предварительных встречах.

— Там, наверху, настоящий цирк, — сказал Дон. — Не слушай тех, кто что-то декларирует и заявляет. Слушай тех, которые выражают мнение и держатся за него. Кто-то может сказать, что он знает, как все работает. Ты вряд ли можешь гарантировать, что это не так. Кто-то другой думает, что у него появилась идея, но он не уверен, он хочет посмотреть на нее с разных сторон. Именно этот парень нас интересует. Этот человек может думать, стоя ногами на земле. Ты здесь, друг мой, потому что руководство этой страны… Черт, да что я говорю? Тут дело уже не в руководстве этой страны, а в руководстве всего мира. В любом случае эта работа будет взвалена на плечи всего нескольких человек, которые умеют думать, а не отдана стаду баранов и уж точно не кучке надменных уродов, которые ничего не видят, кроме собственных пыльных догм.

Вот так Дон работал. Он сказал мне, что я хороший. Он сказал мне, что я независимый. Он заявил, что любая мысль, которая когда-либо посещала мою голову, является не чем иным, как абсолютно самостоятельной и автономной мыслью. В конце концов, чего бы я тогда ее подумал?

Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, насколько это было коварно. Первые встречи, ощущение открытости во время обсуждений. Бывало, мы виделись по два-три раза в день. Кофе, сигареты, удобные стулья, нас в комнате человек восемь-десять. Обычно с нами был Дон. И еще парень по имени Пол Трэверс, который, как я догадался, тоже был пастырем. Обычно они несли всякую чушь, рассказывали одно и то же, и все это время за нами наблюдали люди, которые сидели по ту сторону зеркал, висящих на правой стене комнаты. На каждой встрече обсуждался какой-то новый вопрос. В декабре мы обсуждали убийство Джона Леннона, американских монахинь, лишенных жизни в Сальвадоре, возвращение Хосе Наполеона Дуарте и хунты в Перу. Мы говорили о Рейгане, Картере, Буше-старшем, голодных бунтах в Ольстере, убийстве Анастасио Сомосы Дебайле ^[7], чей «мерседес» подстерегла в Асунсьоне небольшая группа людей с автоматическим оружием и гранатометом. Полиция Асунсьона отчиталась о задержании нескольких человек, которых быстро отпустили при содействии властей, выразивших «радость по поводу гибели плохого человека». Обсуждение продолжалось несколько дней. Я начал было думать, что Карвало и Трэверс готовят нас как раз для этого региона. Дон говорил больше других. Он всегда был лучше знаком с историей и обстоятельствами тех событий, которые мы обсуждали. Дни шли за днями. Приезжали новые люди. Другие тихо исчезали.

— Не самый лучший материал для нас, — пояснил Дон, когда я спросил насчет тех, кто исчез.

— Не самый лучший материал? — переспросил я, удивившись тому, как он их назвал.

— Они не могут свободно мыслить. У них закрытый ум. Мы ценим способность взглянуть на проблему с обеих сторон, а если сторон больше, то и со всех существующих. Такие люди нам нужны, друг мой, побольше таких людей, как ты.

Он улыбнулся, протянул руку и сжал мое плечо. Мне снова стало казаться, что меня выбрали из-за какой-то наследственной способности, которой не было у других людей.

Она была такой же. Я увидел ее в тот же день — десятого декабря. Она проходила мимо окон ресторанчика, в котором мы с Доном сидели. Потом она вошла в дверь. На ней был длинный плащ песочного цвета и бирюзовый берет. Она подошла к стойке и заказала кофе навынос. Она стояла возле стойки и терпеливо ждала заказ, не глядя по сторонам.

Выходя из ресторанчика, она бросила взгляд в мою сторону. Дон сказал, что это выглядело так, будто кто-то включил лампочку у меня в голове. Он увидел пародию на меня, что-то похожее на мультфильмы Ханны и Барберы: язык вывалился и метет по полу, волосы встали дыбом, а из ушей валит дым. Ну, вы помните эти мультфильмы. Это был первый раз, когда я увидел Кэтрин Шеридан, хотя тогда ее звали иначе. В тот момент я понял, что должен выяснить, кто она такая: имя, род деятельности, ее мысли, мечты, убеждения и идеология.

Дон Карвало наблюдал, как я смотрю на нее, и улыбался про себя.

Я смотрел, как она вышла из ресторанчика и пошла по улице. Я думаю, Дон почувствовал мое желание встать и последовать за ней. Он протянул руку и схватил меня за плечо, как делал это десятки раз.

— Не нервничай, Джон, — сказал он шепотом. — Она завтра будет в дискуссионной группе.