Смысл ночи - Майкл Кокс Страница 42

Эвенвуд. В дневниковой записи, датированной июлем 1820 года, моя мать — видимо, случайно — написала название города полностью. Во всех предшествующих и последующих записях оно обозначалось одной буквой «Э.», и у меня не хватило ума догадаться, что под ней скрывается. Но как только стало известно название города, в моем уме начали выстраиваться связи: мисс Лэмб жила в Эвенвуде; Феб Даунт приехал в Итон из городка с таким же названием. А может, в Англии несколько Эвенвудов? В свое время матушка собрала большую справочную библиотеку в помощь своей работе, и сейчас «Географический справочник» Белла и «Словарь географических названий» Коббетта [97]мигом предоставили мне ответ на вопрос. Нет, город Эвенвуд в нашей стране только один: расположен в графстве Нортгемптоншир, в четырех милях от Истона, в двенадцати милях от Питерборо; там находится Эвенвуд-Парк, поместье Джулиуса Вернея Дюпора, двадцать пятого барона Тансора.

В первую ночь в Итоне, в Длинной Палате, я спросил Даунта, знает ли он мисс Лэмб, а позже он поинтересовался, бывал ли я когда-нибудь в Эвенвуде. Мы оба ответили отрицательно, и я больше не думал об этом совпадении. Но сейчас, когда я впервые за пятнадцать лет вспомнил о нем, вопрос Даунта вдруг показался мне странным — вернее, не сам вопрос, а настороженный, почти подозрительный тон, которым он был задан. Но какое отношение может иметь Даунт ко всему этому?

Затем я занялся выяснением личности «Л.», центрального персонажа этой таинственной истории. Не о мисс ли Лэмб шла речь в матушкиных дневниках? На протяжении многих дней я просматривал груды корреспонденции и прочих документов в попытке установить, что ее имя, как и фамилия, начинается с буквы Л; однако, к великому своему удивлению, я не нашел ни единого письма от нее, да и вообще никаких упоминаний о ней. Но ведь эта дама была подругой моей матушки, довольно часто приезжала к нам в гости и проявила необычайную щедрость ко мне.

Разочарованный и озадаченный, я обратился к одному несомненному факту, имевшемуся в моем распоряжении: к месту, связывавшему мисс Лэмб, Феба Даунта и мою мать. Взяв с полки «Геральдический справочник» Берка, [98]я нашел там статью о баронском роде Тансоров.

Барон Тансор (Джулиус Верней Дюпор), владелец поместья Эвенвуд-Парк, графство Нортгемптоншир в Англии. Родился 15 окт. 1790 г.; с 1825 г. является двадцать пятым носителем родового титула, перешедшего к нему от отца, Фредерика Джеймса Дюпора. Учился в Итонском колледже и Тринити-колледже. Первым браком сочетался 5 дек. 1817, с Лаурой Роуз Фэйрмайл (ум. 8 фев. 1824), единственной дочерью сэра Роберта Фэйрмайла из Лэнгтон-Корта, Тоунтон, Сомерсет. От данного брака имел ребенка Генри Хереварда, род. 17 нояб. 1822 и ум. 21 нояб. 1829. Вторично женился 16 мая 1827, на Эстер Мэри Тревалин, второй дочери Джона Дэвида Тревалина из Фордхилла, Ардингли, Суссекс…

Я еще раз перечитал статью, остановив особое внимание на первой жене лорда Тансора, дочери сэра Роберта Фэйрмайла из Лэнгтон-Корта. Так, последнее имя было мне хорошо знакомо: на сэра Роберта Фэйрмайла в свое время работал мистер Байам Мор, дядя моей матери и мой бывший опекун. Сердце у меня забилось чуть чаще, когда я записал дату смерти первой леди Тансор. Потом я взял одну из черных книжечек и отыскал там запись, датированную 11 февраля 1824 года, которую сейчас прочитал впервые:

Мисс И. письменно известила меня, что смерть наступила в пятницу вечером. Свет ушел из дольнего мира и из моей жизни, и мне суждено вершить путь в потемках дней, покуда и меня не призовет Господь. В последнее время в своих посланиях Л. обнаруживала такое смятение мыслей и чувств, что я начала опасаться за ее рассудок. Но, по словам мисс И., скончалась она мирно, без агонических мук, за каковое утешение я благодарю милосердного Бога. Я не видела Л. с тех пор, как она приезжала сюда, чтобы передать шкатулку для маленького Э. и сообщить, какие меры она предприняла, чтобы он поступил в школу. Бедняжка сильно изменилась внешне, я едва не расплакалась при виде ее исхудалого лица и рук. Помню, Э. играл на ковре подле нее все время, пока она находилась здесь, и — ах! — сколько неизбывной печали было в прелестных ее очах! Он очаровательный живой малыш, любая мать гордилась бы таким сыном. Но какую жестокую боль причиняло ей сознание, что он вырастет без нее и никогда не узнает, что это она подарила ему жизнь. Упорство ее воли восхищало меня, о чем я и сказала ей; ибо даже в тот момент, если бы она твердо вознамерилась поправить наконец содеянное, я бы без раздумий отказалась от него, хотя и люблю малютку как родного сына. Но Л. осталась непреклонна в своем решении, хотя и ныне страдала ничуть не меньше, чем тогда, когда впервые привлекла меня к соучастию; и я понимала, что она ни при каких обстоятельствах не пойдет на попятный. «Теперь он твой», — тихо промолвила она напоследок, и я разрыдалась. Если бы она изменила брачному обету, возможно, ситуация представлялась бы чуть менее ужасной. Но Л. понесла в законном браке, и теперь его отец обречен жить в неведении о существовании сына. В конце концов она со всей ясностью осознала, сколь жестоко и несправедливо поступила по отношению к нему, но ничто на свете не заставит ее исправить сию несправедливость. Таково уж прискорбное свойство всех страстных натур.

Мы обнялись, и я проводила Л. до каштанового дерева за калиткой, где ждала карета с мисс И. Я стояла и смотрела, как они спускаются по склону к деревне. Уже у самого подножья холма, на повороте дороги, из окошка экипажа высунулась вялая тонкая рука в черной перчатке и прощально помахала — бесконечно горестный жест. Больше я никогда не увижу этой руки. Сейчас я стану молиться о душе возлюбленной подруги и просить Бога о том, чтобы в вечности она обрела покой, в коем ее беспокойному, пылкому сердцу было отказано в бренном мире.

Имя «мисс И.» встречалось и раньше, но оно меня не заинтересовало, ибо в самом скором времени я обнаружил, что в последующих дневниковых записях упоминания о «Л.» становятся все реже и реже, а после апреля 1824 года и вовсе исчезают. Сомнений не оставалось: таинственная «Л.» — это Лаура Дюпор, леди Тансор.

Однако, разрешив эту маленькую загадку, я оказался перед лицом гораздо величайшей тайны, о сути которой глухо намекалось в вышеприведенной записи, глубоко озадачившей меня при первом прочтении. Не стану утомлять вас рассказом о том, как после усиленных стараний я уразумел наконец скрытый смысл написанных матушкой слов и понял, кем является на самом деле «маленький Э.». Что я почувствовал, когда наконец последний фрагмент правды встал на место? Чудовищную опустошенность. Душевную муку, слишком глубокую, чтобы излиться в слезах. Я сидел неподвижно невесть сколько времени — час? два? — глядя в окно на каштан у калитки и на беспокойное море вдали. Наконец, когда уже сгущалась ночная мгла, я встал, вышел из дома и спустился на берег — там я долго стоял у самой воды и плакал, плакал навзрыд, покуда у меня не иссякли слезы.