Последняя черта - Феалин Эдель Тин-Таур Страница 42

Всё это катилось, точно огромный снежный ком, вбирая в себя всё новые и новые элементы. Карты матери, которые она редко доставала, теперь не казались обычными бумажками, а символы, нарисованные над входной дверью, обрели смысл.

Мальчик ещё не знал, как его зовут, но отзывался на имя «Михаил», никогда себя им не считая. Нет, он был кем-то или чем-то совершенно иным. Конкретнее мальчик сказать не мог, но уверенно заявлял — однажды обязательно узнает.

А пока мальчик любил биологию и английский, учил значения Таро и потихоньку приручал подаренные руны. Было сложно, но постепенно получалось. И вот деревяшки летели на доску, выстраивались узором прошлого, настоящего, будущего, и мальчик с уверенностью заявлял: этот его одноклассник ненавидит свою сестру, а эта одноклассница подвергается домашнему насилию. Ее бьет отец-алкаш, а мать не может уйти из страха перед самостоятельной жизнью. И так было с каждым. Мальчик забирался в самые тайные шкафы своего окружения, знакомился с их скелетами, а когда начиналась ссора или попытка к травле — бил по самому больному, вызывая страх и упиваясь им.

Да, он задохлик. Нет, он не будет это терпеть.

Набирать вес было бесполезно, он так и оставался щуплым, разве что к юности вытянулся в росте, но физической силы от этого не прибавилось. Поэтому решил, что его сила будет заключаться в другом. Знания школьные, знания старых, пахнущих другим временем, книг. Их был целый шкаф — потрёпанных, с обветшалыми переплетами, по страницам которых скользили тонкие, длинные пальцы, а серые глаза вчитывались между строк, улавливая суть.

—  Десятка мечей?

—  Самая плохая карта в колоде. Жди беды. Владыка Разрушения.

Мама удовлетворенно прикрывала веки, и уже этому юноша был рад. Он схватывал все на лету.

— Жрец?

— Старший Аркан. Обучение, честная игра — в основном. Много значений, зависят от ситуации. Если человек — идейный, вдохновляющий. Если...

—  Достаточно, — мама поднимала руку. — Двойка Чаш?...

Так часто проходили вечера. Она спрашивала — он отвечал. Если не мог, то мать просто смотрела, и юноша сжимался под этим взглядом. Только одна она могла действовать на него так — мгновенно, без пререканий. Он любил её, бесспорно, считал хорошим человеком и отличной матерью, никогда не желая другого, но порой — порой ему хотелось исчезнуть, лишь бы не находиться под этим пронзительным взглядом темно-зеленых глаз. Наверное, требовательности, строгости и прочим похожим качествам он научился именно у нее.

Юноше было тринадцать. Он стоял возле лестницы, вчитывался в учебник на планшете. Погруженный в устройство пищеварительной системы человека, он не заметил, как его окликнул какой-то парень. Юноша вообще мало обращал внимания в такие моменты на посторонние звуки, а тут уж слишком сильно увлекся. Вот он стоит, опираясь на подоконник возле лестницы, а вот — тычок в плечо, и он кубарем летит вниз, не сумев удержать равновесия. Хруст. Шум в ушах. Крик. Своевременная операция могла все исправить, но денег на нее не было. Поэтому сначала он буравил ненавистным взглядом костыли, а потом — трость. Ощущал себя ущербным, почти беззащитным и сломанным. Будто старую игрушку ради развлечения решили изувечить, а на самом деле игрушка была человеком. Юношей. Им. 

—  Слушай, — мялся у его парты Димка. — Ты же в химии шаришь, да?

Юноша поднял голову от учебника и заинтересованно сощурился.

—  Есть дело одно. Я слышал, у тебя с деньгами туго? Не обижу.

Димке он не то чтобы не доверял, но остерегался. Смекнув, что к чему, пообещал подумать, написал контрольную раньше звонка, отпросился с урока. Бродил по пустым коридорам, стучал тростью и размышлял, чем всё это может кончиться. Забурившись под лестницу, сделал расклад - карты советовали соглашаться. И Юноша согласился.

Лаборатория даже находилась не далеко от дома. Он смог, он научился врать матери о факультативах, а сам после школы шел на адрес, спускался по подвальной лестнице. Стук. Два стука. Четыре. Один. Ему открывали, пропускали в помещение, выдавали халат, и он становился к столу, где кипело, варилось, переливалось… Юноша понимал, что это, возможно, плохо, но деньги и правда были нужны. 

Его быстро начали уважать, не верили, что ему всего семнадцать, и прозвали Пророком. Несколько раз кряду Пророк советовал сворачиваться и переезжать, начальство слушало, а потом — были облавы. И каждый раз он выходил сухим из воды. 

Сам на наркотики не подсел. Понимал, что это такое, и каждый раз тянуло блевать при мысли, что это окажется у него в организме. Зато пристрастился к марихуане в умеренных количествах, уже после выпускного, перед поступлением в ВУЗ. С направлением не колебался — больше пробирок Пророка интересовало только человеческое тело.