Эскимо с Хоккайдо - Айзек Адамсон Страница 41

Простая формальность.

Здоровяк, которого звали «инспектор Иманиси», твердил это без умолку. На мой взгляд, направить четыре полицейских автомобиля для рутинной проверки рабочей визы — перебор, так что я пытался вставить вопрос. Добиваться ответа от инспектора Иманиси было трудно. Трудно и нудно — работка для меня. Наконец мои вопросы инспектору надоели, и, чтобы заткнуть мне рот, он зачитал инструкцию, предусматривавшую кару за «назойливое поведение».

Так мы добрались в отделение. Не в соседний участок, но в центральное городское отделение. Инспектор Иманиси поручил меня своему подчиненному, свеженькому юнцу только что из Полицейской Академии. Этот паренек быстро сделается инспектором. Он проинспектировал мой паспорт, мою подпись и отпечатки пальцев. Цифровым фотоаппаратом сделал снимок, чтобы на досуге проинспектировать и его. Повернул монитор и с гордостью показал мне, как я вышел на экране. Бывает и получше, но, вероятно, для цифровых аппаратов я не фотогеничен.

Я попытался задать те же вопросы практиканту, но в Академии подготовочка что надо. Он знай себе твердил «формальность» по-английски, а по-японски заверял меня, что я не подвергался аресту. Когда же я спросил, означает ли это, что я вправе уйти прямо сейчас, он напустил на себя важный вид и предложил вызвать мне переводчика.

Затем меня отвели в приемную, где на маленьких складных стульчиках кое-как примостились другие иноземцы. Комната была битком набита белыми, я даже подумал, может, я помер и вернулся в Кливленд. Большинство парней — одного роста со мной и такие же темноволосые. Для разнообразия имелся арийский гигант-сверхчеловек из голубой нацистской мечты и рыжеволосый крепыш-регбист с лицом, будто крапчатая пастила. Всего я насчитал одиннадцать человек. На рецидивиста никто не смахивал; впрочем, я не знал, какая одежка нынче в моде у рецидивистов.

Два полисмена в форме вышли к нам и велели построиться в ряд. Люди так давно друг друга строят, что получился простейший межкультурный диалог. Все быстро заняли места. Один полицейский стал впереди, второй — замыкающим, и нас гуськом повели по коридору.

Нас привели в узкое, но хорошо освещенное помещение, напротив длинной стены — зеркала, то есть окна, с другой стороны прозрачного. Полицейский велел встать спиной к стене. Мы повиновались и покорно стояли, пока нас кто-то с той стороны разглядывал.

Я увидел в зеркале отражение одиннадцати человек, выстроившихся, словно перед футбольным матчем — играют гимн, нервы напряжены, — и понял, что это не простая формальность. Этих людей не взяли во время облавы в каком-нибудь кабаке Роппонги, не перехватили у входа в храм Сэнсо-дзи — слишком уж мы одинаковые, как на подбор. За исключением блондина и рыжика, все одного роста, одной комплекции, схожий цвет волос. Опознание по всем правилам.

Я надеялся, что опознать должны не меня, однако, учитывая обилие инструкций и правил, не мог быть вполне уверен.

Нас вернули в приемную, где мы стали ждать приема. Время от времени коп выходил, тыкал в кого-нибудь пальцем и уводил. Обратно эти люди не возвращались. Я гадал, к добру это или к худу.

Меня вызвали четвертым.

Привели в комнатку с хлипким столиком. Детектив Арадзиро сидел за столом на вертящемся кресле, которое следовало сменить десять лет тому назад, и смотрел на меня так, будто я — всей крови заводчик. Я опустился на деревянный стул напротив. Мы смотрели друг на друга поверх шаткой кипы бумаг.

Арадзиро я знаю давно. Хороший коп, лучший из всех, кто когда-либо мне досаждал. На мой вкус, чересчур склонный к садизму, но добросовестный малый. Сколько раз он бросал меня за решетку, чтобы научить хорошим манерам! Последний урок я получил пару лет назад, когда нечаянно сорвал операцию по искоренению петушиных боев на Бали.

— Это еще что за черт? — Я ткнул пальцем в крупный синий значок на его рубашке: мультяшный мышонок скалился со значка, будто выиграл пожизненный запас сыра.

— Овали, — пробормотал Арадзиро.

В смысле — отстань? Или денег отвали? — гадал я. То ли Арадзиро требовал взятку, то ли за последнее время разучился браниться. Он понял, что я ничего не понял, и тяжело вздохнул.

— О-В-О-Л-и-П, — по буквам произнес он. — Организация Взаимодействия Общественных Лиц и Полиции. Создана совместно Департаментом общественных отношений полиции Токио и кадровым отделом.

Японские копы в целом и токийские копы в особенности нуждались в хорошей рекламе. В последнее время передовицы только и писали, что об амфетаминах в полиции, дедовщине, появлении на публике в нетрезвом виде, взяточничестве, мелком воровстве, о том, что копы залезают с фотоаппаратами школьницам под юбки, — и все это на фоне извечных обвинений в непотизме, пренебрежении профессиональным долгом, использовании пыток во время следствия и фабрикации дел. Судя по всему, новое столетие окажется невеселым для мальчиков в синем.

— ОВОЛиП напоминает общественности, что мы — хорошие парни, — продолжал Арадзиро. — Нормальные граждане, как все.

— Ну, не знаю, — протянул я. — С виду она, конечно, симпатичная.

— ОВОЛиП не она, а он.

— Прогрессивно. Вы, наверное, — первая в мире полиция, избравшая голубой талисман.

Арадзиро выдавил улыбку. Она шла ему, как балетная пачка сумоисту. К счастью, черты его лица быстро приняли обычный вид, и Арадзиро вернулся к излюбленной манере утомленного бюрократа. Постучал ручкой по столу. По-моему, даже ручке было скучно.