Парк Горького - Мартин Круз Смит Страница 40

— Скажем, вы уходите. Что тогда будет? — спросил Ямской. — Я мог бы вас уничтожить, но в этом нет необходимости; вы потеряете партийный билет и уничтожите сами себя. И свою семью. Как вы думаете, какую работу сможет получить старший следователь по делам об убийствах, после того как уйдет? Ночного сторожа, если повезет. Не скажу, что и мне поздоровится, но я переживу.

— Я тоже.

— Тогда давайте поговорим о том, что будет с вашим расследованием после того, как вы уйдете, — сказал Ямской. — Дело примет другой следователь. Скажем, я передаю его Чучину. Это вас не волнует?

Аркадий пожал плечами.

— Чучин не подготовлен вести дела об убийствах, но ото ваши трудности.

— Ладно, решено, Чучин ваш преемник. Выходит, продажный дурак берет ваше дело, а вам все равно.

— Наплевать мне на это дело. Я ухожу, потому что…

— Убили вашего друга. Уходите во имя дружбы. Не уйти было бы лицемерием. Он был хорошим следователем, если нужно, закрыл бы вас от пули, не так ли?

— Да, — подтвердил Аркадий.

— Тогда, будьте любезны, уходите, — бросил Ямской, — хотя должен с вами согласиться, что Чучин — не та фигура. Более того, принимая во внимание, что он никогда не занимался убийствами, и его желание отличиться на первом же деле, я склонен думать, что он пойдет по единственному пути — свалит убийства в Парке Горького на Голодкина. Голодкина нет в живых, расследование будет закончено за день-другой… видите, как все сходится. Но, зная Чучина, боюсь, что этого ему будет мало. Ему нравится, можно сказать, оставить свой след, сделать лишний штришок. Знаете ли, я боюсь, что он способен записать вашего приятеля Пашу в сообщники Голодкина. Два вора погибли в перестрелке друг с другом. Он пойдет на это. Хотя бы ради того, чтобы досадить вам; в конце-то концов, если бы не вы, Чучин не потерял бы своего лучшего стукача. В самом деле, чем больше я думаю об этом, тем больше убеждаюсь, что именно так он и поступит. Мне, как прокурору, доводилось наблюдать, когда разные следователи приводили разные версии по одному и тому же делу. И все решения были вполне приемлемы. А теперь извините.

Оказывается, выхода не было. Ямской пошел за пустым ведром, оставив Аркадия одного. Гуси не улетали а, отбегая по берегу на лед, держались на безопасном расстоянии и тоскливо гоготали, бросая одинаково негодующие взгляды и на Аркадия, и на Ямского. Ямской понес ведро в сарай.

— Почему вы так хотите, чтобы я продолжал расследование? — спросил Аркадий, идя следом.

— Если серьезно, то вы мой лучший следователь по делам об убийствах, и моя обязанность оставить это дело за вами, — Ямской снова перешел на дружеский тон.

— Если убийца американец…

— Предъявите мне улики, и мы вместе выпишем ордер на его арест, — великодушно заверил Ямской.

— Если это он, то у меня остается всего девять дней. Он улетает накануне Первого мая.

— Возможно, вы продвинулись дальше, чем думаете.

— Девять дней. Мне до него не добраться.

— Делайте все, что считаете нужным. Зная ваши способности, я по-прежнему уверен в успешном исходе дела. А еще больше, чем в вас, я верю в наш строй, — Ямской открыл дверь сарая и поставил ведро на место. — Верьте и вы в наш строй.

Прежде чем закрылась дверь, Аркадий увидел в глубине сарая двух подвешенных за лапы гусей со свернутыми шеями. Дикие гуси находились под охраной закона. Как же Ямской с его-то положением осмеливается их убивать? Он оглянулся на берег, где стаи гусей снова дрались из-за корма, оставленного прокурором.

* * *

Аркадий вернулся в «Украину» и взялся за стакан. Тут он увидел подсунутый под дверь конверт. Вскрыв конверт, он прочел записку, в которой говорилось, что смерть Паши и Голодкина наступила мгновенно в результате выстрелов с расстояния не более полуметра. Ничего себе перестрелка — один убит выстрелом сзади, другой — в лоб, а тела лежат в трех метрах друг от друга. Аркадия не удивило, что Левин не подписал записку.

Аркадий обычно много не пил. Многие верили, что водка помогает от всего. Говорили: «Есть водка двух сортов — хорошая и очень хорошая».

Кто проследил Пашу и Голодкина до улицы Серафимо-ва, 2? Кто постучал в дверь квартиры и предъявил такое удостоверение, которое удовлетворило бы Пашу и напугало Голодкина? Их было двое, подумал Аркадий. Один не смог бы управиться достаточно быстро, а присутствие троих насторожило бы даже доверчивого Пашу. Кто же тогда выстрелил Паше в спину, достал его пистолет и убил еще более перепуганного Голодкина? Куда ни кинь — Приблуда. Осборн — осведомитель КГБ. Майор Приблуда хотел вывести из-под удара Осборна и скрыть его связи с КГБ, а сделать это было можно, только держась на расстоянии. С того момента, как Приблуда взял бы на себя дело, КГБ признавал, что в нем замешаны иностранцы. Иностранное посольство — американское, а там одни шпионы — проявило бы беспокойство и начало собственное расследование. Нет, расследование во что бы то ни стало должно было оставаться в руках старшего следователя по делам об убийствах, но быть безрезультатным.

Существовали разные способы не опьянеть. Одни полагались на соленый огурец, другие больше доверяли грибочкам. Паша говорил, что весь секрет в том, чтобы пить залпом, не дыша. Аркадий думал, что и у него так получится, но поперхнулся и зашелся в кашле.

Пашу и Зою что-то по-своему объединяло. Они были для него символами-близнецами — восхищенный им коллега и преданная жена. Если раньше у него еще теплилась надежда, что она может вернуться, смерть Паши поставила на ней точку. Согласно марксизму, история представляла собой научно систематизированную последовательность колокольных языков, которые неслышно передают удары от одного к другому, и так без конца. Они неподвластны Аркадию, и их движение необратимо, но их источник кроется в роковом отсутствии равновесия, а толчком служит порок или ошибка. Виноват не строй. Строй прощал, даже допускал глупость и пьянство, лень и обман. Без этого любой строй не был бы гуманным, а этот строй был самым гуманным. Равновесие терял человек, который ставил себя выше строя; порок был в самом старшем следователе.

Пашины записи были сделаны печатными буквами. Но Аркадий видел, как он старался их закруглить, сделать похожими на его собственные. Он знал, что для работы с оставшимися немецкими и польскими пленками и записями ему понадобится другой напарник. Правда, оставался Фет, который между докладами Приблуде продолжит прослушивание скандинавских пленок. Даже если Аркадий не предпримет новых шагов, дел оставалось очень много.

Кто, в конце концов, затребовал пленки и записи? Кто храбро грозился арестовать иностранного осведомителя Комитета государственной безопасности? И, значит, кто на самом деле убил Пашу?

Аркадий швырнул в стену коробку с пленками. Швырнул вторую, она раскрылась. Третью. Потом стал разбрасывать катушки обеими руками. В комнате мелькали размотавшиеся длинные хвосты пленок. «Долой вронскизм!» — прокричал он.