Маэстра. Книга 3. Ультима - Л. Хилтон Страница 4

Что дальше? Мозг заработал четко, пытаясь решить поставленную задачу. Я переехала в Венецию, сменив личность. Джудит Рэшли исчезла, превратившись в Элизабет Тирлинк, куратора и владелицу галереи «Джентилески». Осторожно вытащив нитку из моей начавшей подгнивать футболки, я повязала ее на кожуру «Джудит». Следующий: «К», Казбич. Монкада вел дела с Казбичем и его боссом Баленски. Следующий кусочек. Эта парочка отмывала на арт-рынке деньги, полученные с продажи оружия. Монкаду и Баленски я из круга убрала. Оба мертвы. Какая жалость! Кто же остается?

Перышко из спального мешка ознаменовало появление на сцене новой фигуры: Ермолов. Павел Ермолов, состоятельный русский коллекционер и ценитель искусства. Казбич пытался продать ему Караваджо. Точнее, картину, которую он выдавал за Караваджо. Мы с Ермоловым раскусили его план и вывели на чистую воду Казбича, Монкаду и Баленски. Ермолова я оставила в кругу. Чего я никак не могла понять, чего я совершенно не замечала, так это присутствия да Сильвы, следившего за мной все это время. Склонившись над тем, что со стороны показалось бы кучкой мусора, я бормотала себе под нос и, наверное, напоминала колдунью вуду. Так, дальше… «Э» – Элвин Спенсер. Элвин… оказался не в том месте и не в то время. Тусовщик из мира искусства, много связей в «Британских картинах». Стал совать нос не в свое дело, точнее – в мои дела. Поэтому его пришлось пустить в расход, только вот от улик почему-то я на этот раз избавиться не потрудилась. Взяв в руки этот кусочек кожуры, я положила его рядом с трупом жука. Да Сильва разнюхал про Элвина и сделал вид, что собирается арестовать меня. Только вот арестовывать меня он не стал. Я легла и стала задумчиво разглядывать образовавшуюся на полу мозаику из артефактов.

Да Сильва хочет, чтобы я работала на него. Он сам сказал мне об этом на пляже. А если я откажусь? Вероятно, здесь от меня избавиться будет легче, чем в Венеции. Разумеется, у да Сильвы есть друзья, есть связи – люди, которые привезли меня сюда, где бы я сейчас ни находилась. Мафия. Ноги меня все еще слушались с трудом, поэтому, перекатившись на другой бок, я подползла к кожуре и расположила обрывки вокруг жука в другом порядке. Монкада – мафиози, Казбич и Баленски тоже имели связи с мафией. Да Сильва – вот недостающее звено! Звучит безумно, но я почему-то подвинула всех апельсиновых человечков поближе к жуку, напоминая себе ребенка, играющего с фигурками из лего.

О мафии я знала довольно много, несмотря на то что многие влиятельные люди в Италии продолжали упорно отрицать сам факт ее существования. Всего лишь лет двадцать назад или около того архиепископа Палермо допросили на суде против нескольких крупных мафиози. Когда прокурор задал ему вопрос, что такое мафия, епископ ответил, что, насколько ему известно, это такая марка стирального порошка. Сицилийская церковь, как выяснилось позднее, имела тесные связи с боссами «Коза Ностры». Такое официальное отрицание самого факта существования организованной преступности говорило о том, насколько глубоко мафия интегрирована с государством. Если можно купить архиепископа, почему не купить полицейского? Это вполне объясняло ту легкость, с которой да Сильве удалось незаметно доставить меня сюда, но, с другой стороны, если у него такие связи, то кто же тот человек на пляже? Наемник, чье тело морское течение неспешно несет к побережью Апулии? В этот момент у меня наступило затопление от переизбытка информация, и я снова уснула – на этот раз глубоким сном. Проснувшись, я сразу заметила, что полоска света из-под двери исчезла.

Я лежала на боку, подложив под голову спальник. Видимо, снова вырубилась. Стало еще холоднее. Ночь. Ощущение более плотной, более мягкой тишины в невидимом мире за стенами моей тюрьмы. Я опять принялась разглядывать построенную на полу модель, которая имела смысл для меня одной. За пределами круга на полу валялся кусочек хлеба. Взяв хлеб двумя пальцами, я стала перекатывать его туда-сюда, пока он не стал мягким, а потом слепила из мякиша крошечную голову и тельце. Кэтрин. Моя сестра Кэтрин.

В полицейском участке в Венеции я призналась в убийстве Элвина Спенсера. А что еще мне оставалось делать, если его труп сидел в кресле в моей собственной квартире? Не успела я избавиться от трупа и замести следы. Когда да Сильва спросил меня, почему я этого не сделала, почему-то я не смогла думать ни о чем, кроме моей маленькой сестренки Кэтрин, которая умерла. В ванне, пахнувшей миндалем.

Я никогда не думала о Кэтрин. Просто не могла себе этого позволить. Потому что воспоминания затягивали меня в мутный, маслянистый водоворот. Ты знаешь, что ты сделала. Но ты же не виновата? Правда ведь не виновата? Это мама во всем виновата.

Второпях я собрала всю импровизированную мозаику, прихрамывая, отошла в противоположный угол комнаты и выбросила все в ведро с мочой, где этому мусору и было место. Жук предательски всплыл на поверхность.

Не знаю точно, сколько времени я провела в одиночестве, но думаю, что-то около трех дней. Во второй раз я проснулась от громкого стука в дверь. Голос – кажется, это был Вонючка – на ярко выраженном диалекте итальянского громко приказал мне встать в угол, отвернуться лицом к стене и надеть на глаза повязку. Я поспешила сделать все, как он сказал. Один за другим со скрипом отодвинулись три засова, и охранник вошел в комнату, молча направился в дальний угол, что-то поставил на пол, потом послышался тихий плеск – он взял ведро, и тут я обрадовалась, ведь для него это наверняка была унизительная работа. Дверь открылась и снова закрылась, но я изо всех сил пыталась различить хоть какой-то запах: выхлопные газы, оливковые листья, возможно, удобрения или даже запах хлеба – что угодно, что могло бы подсказать мне, где я нахожусь. Тщетно. Здесь пахло только пылью. Замки снова защелкнулись, затем голос произнес, что я могу снять повязку. Я бросилась к двери, прислушалась к замирающим в тишине шагам, а потом к едва уловимому звуку отъезжающей машины.

Мой паек, как оказалось, состоял из еще одной бутылки воды, упаковки влажных салфеток, еще одного сэндвича с ветчиной, упаковки шоколадного печенья, маленького полотенца с бахромой, банана и клубничного йогурта. Ложка мне не полагалась. Я помылась как смогла, а потом натянула влажные джинсы, от которых уже начало пахнуть плесенью. Завернувшись в спальник, я медленно ела, осознанно наслаждаясь каждым кусочком пищи. Неплохо было бы покурить, но, с другой стороны, чистка организму тоже не помешает. После еды я вытерла зубы влажной салфеткой и шершавой внутренней стороной кожуры банана.

Точно такой же ритуал повторился на следующий день. Какое-то время я ходила кругами по комнате, делала отжимания и выпрыгивания из положения лежа, чтобы не замерзнуть, а потом в деталях планировала побег. Пластиковый стаканчик из-под йогурта, конечно, мне особо не поможет, но можно попробовать спрятаться за дверью, плеснуть мочой из ведра в лицо Вонючке и сбежать, пока он будет утираться. Судя по звуку шагов, он шел вниз, а потом налево, к машине, значит можно попробовать побежать направо – вот только куда? Даже если у Вонючки нет оружия, откуда мне знать, что, кроме него, тут никого нет? К тому же у меня не было обуви: кеды, которые я надела еще в Венеции, утонули в море. Если этот сарай, или как его там, находится в глуши, а судя по тишине, так оно и есть, недалеко я уйду по пересеченной местности от как минимум одного мужчины, которого предварительно искупаю в дерьме. Может, придушить Вонючку повязкой? Такой фокус я уже пробовала, но охранник точно сильнее меня, а врасплох мне его застать не удастся. К тому же в отличие от Элвина Спенсера, погибшего от удушения в моей ванне в Венеции, Вонючка явно был профессионалом.