Сущность зла - Лука Д'Андреа Страница 4

1

На фотографиях Зибенхоха, которые показывала мне Аннелизе, эта деревушка, прилепившаяся на высоте тысячи четырехсот метров над уровнем моря, не представала во всей ее красе. Да, окошки с геранью были те же самые, и улочки, узкие, чтобы сохранялось тепло, — тоже. Заснеженные горы и леса вокруг? Вид с открытки. Но вживе это все виделось… другим.

Великолепным.

Мне нравилась церквушка и кладбище вокруг нее, пробуждавшее мысли не о смерти, но о молитвах и вечном покое. Мне нравились островерхие крыши домов, ухоженные клумбы, асфальт без единой трещинки; нравился диалект, временами непонятный, искажавший язык моей матери (и, по сути, язык моего детства), превращая его в диалокт, неблагозвучный и грубый.

Мне нравился даже универсам «Деспар», приютившийся на площадке, с трудом очищенной от растительности; нравилось, как местные дороги пересекаются с центральными автострадами; нравились и горные тропы, полускрытые буками, папоротниками и елями.

Мне нравилось выражение, с каким моя жена показывала мне что-нибудь новое. Улыбка, превращавшая ее в ту самую девочку, которая, как я мог себе вообразить, бегала по этим лесам, играла в снежки, бродила по дорогам, а когда выросла, пересекла океан, чтобы оказаться в моих объятиях.

Что еще?

Мне нравился шпик, в особенности хорошо засоленный, какой тесть приносил нам, никогда не признаваясь, откуда берется такая вкуснотища — ясно, что не из тех магазинов, каковые он именовал «лавчонки для туристов», — и кнедлики, для приготовления которых существует по меньшей мере сорок различных способов. Я поглощал песочные пироги-кростаты, штрудели и много чего еще. Самым бесстыдным образом я набрал четыре килограмма, и совесть меня нимало не тревожила.

Дом, где мы поселились, принадлежал Вернеру, отцу Аннелизе. Он располагался на восточной окраине Зибенхоха (если, конечно, деревенька с населением в семьсот душ имеет настоящие окраины), в том месте, где горы поднимаются, чтобы коснуться небес. На верхнем этаже находились две спальни, кабинетик и ванная комната. На нижнем — кухня, кладовка и помещение, которое Аннелизе называла салоном, хотя слово «салон» по отношению к такой комнате казалось уменьшительным. Она была огромная, со столом в центре; всю мебель, из бука и кедра, Вернер смастерил собственными руками. Свет проникал сквозь два высоченных окна, выходивших на лужайку, и в самый первый день я поставил перед ними кресло, чтобы без помех глядеть на горы, покрытые зеленью (когда мы приехали, на них лежал плотный слой снега), и от души наслаждаться простором.

Именно сидя в этом кресле 25 февраля, я увидел, как небо над Зибенхохом прочертил вертолет. Он был выкрашен в красивый ярко-алый цвет. Я думал о нем всю ночь. И 26 февраля вертолет превратился в идею.

Навязчивую идею.

Итак, 27-го я понял, что должен с кем-то об этом поговорить.

С кем-то, кто знал, в чем дело. Кто понял бы.

А 28-го я это сделал.

2

Вернер Майр обитал в нескольких километрах от нас, если считать по прямой, в местности, довольно необжитой, которую местные называли Вельшбоден.

Суровый мужчина, он улыбался редко (только магия Клары легко воздействовала на него); белоснежные волосы чуть поредели на висках, взгляд серо-голубых глаз был проницательным, а морщины вокруг тонкого носа походили на шрамы.

Старику было под восемьдесят, но он находился в прекрасной физической форме: когда я пришел, он как раз собирался колоть дрова, в одной рубашке, при температуре чуть ниже нуля.

Завидев меня, он положил топор на козлы и помахал рукой. Я заглушил мотор и вышел из машины. Воздух был холодным, чистым. Я вдохнул его полной грудью.