Лабиринт тайных книг - Паоло Ди Реда Страница 4

Белую площадь заливает ослепительный свет теплого вечера. Белый цвет вибрирует в дрожащем мерцании свечей, отражаясь в Сене. Множество людей, одетых в белое, сидят за маленькими импровизированными столиками, освещенными только отблесками моря огней.

Раймон настоял, чтобы я приняла участие в этом странном ежегодном ритуале: летом в Париже примерно три тысячи человек собираются в месте, которое держится в тайне до последней минуты. Все необходимое для ужина приносят с собой. Столики на двоих, складные стулья, корзины, наполненные деликатесами, шампанским, канделябрами и фарфором. Все очень изысканное. И абсолютно белое.

В этом году, как обычно из уст в уста, пришло сообщение, что очередным местом сбора стала площадь перед Нотр-Дамом.

— Нужно пойти вдвоем. Там не будет ни одиночек, ни компаний — только пары. Самое важное: все должно оставаться в тайне, так как занимать общественное пространство без разрешения незаконно. Ты пойдешь со мной, Жаклин? Мне бы очень хотелось этого.

Я пока не понимаю, как относится ко мне Раймон. Чувствую, что небезразлична ему, что нравлюсь, но насколько? Просто ли это дружеское отношение, несомненное уважение или увлечение, кто знает.

Мне нравится его сдержанность. Не переношу, когда кто-то обрушивает на тебя свои эмоции, не заботясь о том, как ты это воспримешь. В этом Раймон отличается от моих американских поклонников, проявляя истинно европейскую чувствительность. Две тысячи лет истории и культуры могут слиться в одном жесте. Вот что меня привлекает в Раймоне — его внутренний мир. Скрытый, защищенный его образом мыслей, привычками, традициями, поведением. Все вместе образует некую целостность, проявляющуюся в любой вещи, которую он делает, даже в самой незначительной.

— Называется «Ужин в белом». Да, и не забудь надеть шляпу. Дамы всегда приходят в шляпах. Это помогает немножко укрыться.

Я не ношу шляп и вообще не считаю их, как и галстуки для мужчин, необходимым аксессуаром, особенно в летний вечер. Но здесь такая мода, здесь так принято. И это Париж. Так что я покупаю себе белую летнюю шляпу в магазине для туристов и принимаю вызов парижской ночи.

— Чего ты ждешь от своих картин?

Раймон всегда задает вопросы, ставящие меня в тупик. Не отвечаю, совершенно зачарованно разглядывая все вокруг. Площадь заполнена людьми, но присутствие других рядом не меняет ощущения, что каждый занят своим делом, своим разговором, как в обычном ресторане на какой-нибудь открытой террасе. Мы тоже устраиваемся за столиком и зажигаем свечи.

Что же я хочу от моих картин, зачем я приехала в Париж с моей выставкой? Я пока толком не раздумывала над этим, заразившись энтузиазмом Раймона, и осознаю сейчас, что могу дать лишь совершенно банальные ответы.

Хотела бы я стать знаменитой? Не знаю. Я точно не искала славы, могла и дальше спокойно оставаться никому не известной. И все-таки решилась выставить свои картины. Приехала сюда, участвовала в вернисаже, выслушивала критику и даже некоторые похвалы посетителей, улыбалась многим незнакомым мне людям, обмениваясь с ними рукопожатиями.

— Не знаю, Раймон. Мне нечего тебе ответить. Быть может, с живописью для меня связано одновременно много разного, но точно не стремление стать знаменитой.

Он смотрит на меня в замешательстве. Чувствую кожей, что он не удовлетворен моим ответом, хотя я была абсолютно искренней.

— Ты мне не веришь?

— Да-да, конечно верю.

— Но тебя не устраивает такой ответ.

— Нет, не устраивает.

— И почему же?

— Потому что дело не только в том…

Раймон хочет развить свою мысль, но я вдруг чувствую, что кто-то трогает меня за плечо. Я поворачиваюсь и вижу человека лет семидесяти. Он не только одет во все белое, у него и волосы совершенно белые.

— Извините, мадемуазель. Вы — Жаклин Морсо?

Вглядываюсь внимательнее и вспоминаю, что это тот самый человек, который заговорил со мной на вернисаже.

Я пытаюсь подняться, но Раймон резко вмешивается:

— Почему вы позволяете себе таким образом беспокоить нас?! Мадемуазель Морсо ужинает со мной.

— Я пришел сюда специально, чтобы поговорить с вами. Только минуту, но с глазу на глаз.

— А если мадемуазель не согласна?

Не знаю, что со мной творится: кажется, следовало бы ответить этому человеку, что я не разговариваю с незнакомцами, что он даже не представился, что, может быть, в другой раз… Но я встаю и с улыбкой отвечаю:

— Пойдемте.

Он не удивлен. Раймон же в полном замешательстве наблюдает, как незнакомец ведет меня на свободное пространство перед собором и останавливается прямо передо мной. У него очень светлые глаза, почти прозрачные, создающие странное впечатление, что он не в состоянии ни на чем сфокусировать свой взгляд. Он почти ласково кладет руку мне на плечо: