Будет кровь - Стивен Кинг Страница 4

Папа меня не спросил – по крайней мере, насчет этой книги, – и я вздохнул с облегчением, когда мы перешли к «Домби и сыну». (Помню, это был первый взрослый роман, который по-настоящему мне понравился.) Мне не хотелось врать папе, мне было бы стыдно и очень неловко, а вот мистер Харриган, я даже не сомневаюсь, мог бы соврать не моргнув глазом.

Мистер Харриган нанял меня читать ему вслух, потому что его глаза быстро уставали от чтения. Вряд ли ему было так уж необходимо, чтобы я пропалывал грядки в саду; Пит Боствик, садовник, который косил его огромную лужайку, справился бы с прополкой гораздо быстрее и лучше меня. А Эдна Гроган, домработница мистера Харригана, точно не отказалась бы вытирать пыль с его обширной коллекции антикварных снежных шаров и стеклянных пресс-папье, но это была моя работа. Мне кажется, ему просто нравилось, что я был рядом. Он не говорил мне об этом, сказал лишь однажды, незадолго до смерти, но я это знал. Я только не знал почему, и до сих пор не уверен, что знаю.

Однажды вечером, когда мы возвращались домой после ужина в «Марселе» в Касл-Роке, папа внезапно спросил:

– Харриган не пытается тебя трогать?

Я был совсем пацаном, у которого, как говорится, молоко на губах не обсохло, но я понял, о чем спросил папа; нам говорили о потенциальных «опасностях, связанных с незнакомцами» и «неприемлемых прикосновениях» еще в третьем классе.

– В смысле, не пытается ли он меня щупать за все места? Нет! Господи, папа, он не голубой.

– Хорошо. Не сердись, Крейгстер. Я должен был спросить. Потому что ты часто у него бываешь.

– Если бы он меня щупал, мог бы присылать лотерейные билеты не по доллару, а хотя бы по два, – сказал я, и папа расхохотался.

Я зарабатывал у мистера Харригана около тридцати долларов в неделю, и папа настаивал, чтобы как минимум двадцать из них я откладывал на сберегательный счет для оплаты учебы в университете. Я так и делал, хотя считал это глупостью; мальчику в девять лет даже старшая школа представляется смутным далеким будущим, которое наступит примерно лет через сто, а уж университет – тот и вовсе случится в следующей жизни. Но даже десять долларов в неделю все равно были богатством. Что-то я тратил на гамбургеры и молочные коктейли в кафетерии в «Хоуи», но в основном покупал старые книжки в букинистической лавке «У Дейли» в Гейтс-Фоллзе. Эти книжки были не такими тяжеловесными, как те романы, что я читал мистеру Харригану (даже «Любовник леди Чаттерлей» был почти неподъемным, не считая тех сцен, когда Констанция и Меллорс «зажигали» в лесной сторожке). Мне самому нравились детективы и вестерны типа «Перестрелки в Джила-Бенде» и «Следа от пули». Чтение для мистера Харригана все-таки было работой. Не тяжким трудом, но работой. Книги вроде «Мы убили их в понедельник» Джона Макдональда были чистой воды удовольствием. Я постоянно говорил себе, что те деньги, которые не идут на сберегательный счет, тоже надо откладывать, чтобы накопить на эппловский смартфон. Эти смартфоны появились в продаже летом 2007-го, но они стоили дорого, шесть сотен баксов, и если откладывать по десятке в неделю, мне пришлось бы копить больше года. Когда ты одиннадцатилетний мальчишка, год – это очень и очень долго.

К тому же старые книжки в красочных обложках манили меня неодолимо.

Рождественским утром 2007-го, через три года после того, как я начал работать на мистера Харригана, и за два года до его смерти, дома под елкой лежал для меня только один подарок, и папа сказал, чтобы я оставил его напоследок, не открывал сразу. Я честно дождался, когда папа должным образом восхитится подарками, которые я купил для него: узорчатым жилетом, домашними тапочками и курительной трубкой из корня вереска. После чего, уже не в силах терпеть, я разорвал упаковочную бумагу на своем единственном подарке и завопил от восторга. Папа купил мне подарок мечты: айфон, который столько всего умел, что по сравнению с ним папин автомобильный радиотелефон казался замшелым антиквариатом.

С тех пор многое изменилось. Теперь тот первый айфон, подаренный папой мне на Рождество 2007-го, и сам стал замшелым антиквариатом, наподобие спаренного городского телефона на пять домов, о котором рассказывал папа, вспоминая свое детство. Технологии развивались стремительно. В моем рождественском айфоне было всего шестнадцать приложений, и все предустановленные. Среди них был «Ютьюб», потому что тогда «Эппл» с «Ютьюбом» еще дружили (теперь уже нет), и приложение под названием «SMS», примитивный мессенджер для обмена мгновенными текстовыми сообщениями (никаких эмодзи – тогда еще даже не было такого слова, – кроме тех, что можно было составить из знаков препинания). Имелось и приложение с прогнозом погоды, обычно ошибочным. Но зато можно было звонить, кому хочешь, с аппарата, помещавшегося в задний карман брюк, и что еще круче, там стоял браузер «Сафари», соединявший тебя с внешним миром. Когда твое детство проходит в маленьком городке типа Харлоу, где нет светофоров и почти все дороги неасфальтированы, внешний мир представляется странным, манящим местом, к которому хочется прикоснуться не только посредством кабельного телевидения. Мне так точно хотелось. И теперь у меня появилась такая возможность, спасибо компании «AT&T» и Стиву Джобсу.

И там было одно приложение, которое сразу навело меня на мысли о мистере Харригане, даже в то первое утро безумной радости. Оно было намного круче спутникового радиоприемника в его машине. По крайней мере, для человека его интересов.

– Спасибо, – сказал я и обнял папу. – Огромное спасибо!

– Только не слишком много болтай. Тарифы мобильной связи какие-то запредельные, и я буду следить за твоими расходами.

– Тарифы снизятся, – сказал я.

И был прав. Кстати, папа ни разу не упрекнул меня в том, что я неэкономно расходую деньги на телефоне. Звонить мне было особенно некому, но мне нравилось смотреть видео на «Ютьюбе» (и папе тоже) и бродить по Интернету, который тогда было принято называть Всемирной паутиной. Иногда я ходил на сайт «Правды», не потому, что знал русский, а просто потому, что мог.

Спустя почти два месяца, в середине февраля, я вернулся домой из школы, открыл почтовый ящик и нашел там адресованный мне конверт, подписанный старомодным витиеватым почерком мистера Харригана. Моя традиционная открытка на День святого Валентина. Я вошел в дом, бросил школьную сумку на столик в прихожей и вскрыл конверт. Открытка была в стиле мистера Харригана, без цветочков и слащавых сердечек. На ней был изображен человек во фраке, который кланялся, сняв цилиндр, на цветущем лугу. Внутри, под коротким печатным текстом: Пусть этот год будет полон любви и дружбы, – стояла обычная подпись. С наилучшими пожеланиями от мистера Харригана. Кланяющийся джентльмен, доброе пожелание, никакой сопливой сентиментальщины. Вполне в духе мистера Харригана. Теперь, уже задним числом, меня удивляет, что он считал День святого Валентина праздником, сто́ящим поздравительной открытки.

В 2008-м однодолларовые билеты моментальной лотереи «Везунчик» сменились «Сосновым сбором» с шестью соснами на маленькой карточке. Стираешь защитный слой, и если одна и та же сумма открывается под тремя из шести деревьев – ты выигрываешь эти деньги. Я стер сосны монеткой и тупо уставился на результат. Сперва я подумал, что это ошибка или какая-то глупая шутка, хотя подобные шутки были вовсе не в духе мистера Харригана. Я посмотрел еще раз, провел пальцем по открывшимся числам, смахнул крошки того, что папа (закатив глаза) называл «соскребышами». Числа не изменились. Наверное, я рассмеялся, хотя точно не помню. Но помню, как завопил от радости.