Необитаемый город - Дэн Уэллс Страница 39

Не могу понять, куда забрел. Дохожу до ближайшего угла и смотрю на таблички с названиями улиц, но они мне ни о чем не говорят. Я спешу на следующую улицу, она гораздо больше предыдущей, но и там не нахожу знакомых названий. Медленно поворачиваюсь, изучаю линию горизонта, пытаюсь найти любой ориентир — в какой стороне север? Ничего не обнаруживаю. Уже достаточно светло, и, хотя небо затянуто тучами, очевидно, что солнце встало. Вместо неба и солнечных лучей вижу только туман и тучи, подсвеченные мягким рассеянным сиянием. Смотрю на машины — потоки в оба направления практически одинаковые. Наблюдая за ними, я даже предположительно не могу понять, куда лучше идти. Выбираю наобум и пускаюсь в путь.

Легко возвращается психология бездомного — быть начеку, следить, не появились ли копы и собаки, постоянно искать еду и деньги. Миную автобусную остановку, опустив голову, чтобы камеры не зафиксировали лицо. Волосы, спутанные и мокрые, приклеены к черепу грязью и дождем. Прохожу мимо человека в костюме — он спешит на поезд, и я, даже не отдавая себе отчета, прошу у него мелочь. Эти слова рефлекторно срываются с губ. Он с неменьшей естественностью игнорирует меня.

В очередной раз предпринимаю попытку собрать воедино то немногое, что мне известно о безликих. Говорю про себя «то немногое», так как не могу отличить устойчивые иллюзии больного мозга от объективной реальности. Думаю, они преследовали меня всю жизнь, но доктор Литтл утверждает, что моей шизофрении всего восемь месяцев. До этого были депрессии и тревожные состояния, от которых, предполагалось, поможет клоназепам. Если бы я его принимал тогда, то развилась бы шизофрения? Если не предпринять каких-либо действий сейчас, что сделает со мной болезнь завтра?

Безликие — необходимо их вспомнить. Как давно они следят? Больше года — я в этом уверен. Фэбээровец, агент Леонард, сказал, что правительство приглядывало за мной с самой юности. Связано ли оно с безликими? Могут ли они контролировать больницу без содействия властей? Нет, наверняка я этого знать не могу. Это все паранойя. Нужно разбираться с фактами.

Первое: Ник, ночной уборщик, был из безликих. Уверен в этом — я его видел, прикасался к нему, будучи в трезвом уме под воздействием нейролептиков. При нем была бумага со сведениями обо мне, и она все еще у меня, и там написано то же, что я читал ночью. Галлюцинации почти никогда не бывают такими стойкими.

Второе: еще до уборщика я встречал других безликих. Они наблюдали издали, хотя никто, кроме меня, вроде ничего не заметил. Либо больница участвует в заговоре и помогает прикрывать его, либо я был единственный, кто их видел. Тогда у меня часто случались галлюцинации, так что, возможно, на самом деле никого и не было.

Останавливаюсь, пораженный неожиданной мыслью. Больница нашла убитого уборщика и сообщила Ванеку, но о его лице врачи не говорили. Да, возможно, они скрывают это, но что, если ничего особенного не заметили?

Что, если я вижу безликих не потому, что безумен, а потому, что наделен такой способностью? Все остальные почему-то видят обычных, ничем не примечательных людей, а я различаю их истинную природу.

Но нет. Это опять шизофренический нарциссизм, который убеждает меня в собственной исключительности. Гораздо разумнее предположить, что я галлюцинирую, а вовсе не обладаю каким-то сверхъестественным даром. И все же… Есть доказательства. У меня бумага уборщика. Достаю ее — слишком велико желание увидеть ее снова, прикоснуться к ней, убедиться, что я не псих. Она на месте. И это по-прежнему мое досье. Почтительно касаюсь ее и засовываю назад.

Есть и еще один неучтенный факт — медсестра без сознания. Если безликий уборщик явился по мою душу и больница была в курсе, почему женщина лежала без сознания? И куда делся охранник? Разумнее предположить, что Ник действовал сам по себе, наблюдал несколько месяцев, а потом, когда пришло время, вывел из строя возможных свидетелей, чтобы развязать себе руки. Но что он собирался сделать? Я обыскал его одежду и рабочие принадлежности — там не было ни лекарств, ни хирургических инструментов, ничего другого подозрительного. Только бумага и код от двери. Может быть, он собирался поговорить со мной?

Или забрать с собой?

Издалека доносится короткий вой сирены. Полицейский остановил кого-то. Небо заметно посветлело, пора убираться с улицы. Если полиция ищет меня, то нужно держаться закоулков, не попадаться на глаза. В этой одежде я выгляжу слишком подозрительно. Сворачиваю на следующую улочку, прячусь в узком пространстве между приземистыми кирпичными зданиями.

Нужна новая одежда. Лекарство, одежда и деньги. Вероятно, я мог бы пойти домой. Одежда там есть. И клоназепам остался с того времени. Но это слишком рискованно. Полиция наверняка установила наблюдение за домом. Если и нет, то отец все равно тут же выдаст меня. Так что домой я пойти не могу. Но тогда куда?

Где можно купить лекарство? Вероятно, в школе, но в таком виде ни в какое учебное заведение явиться нельзя. На парковке при школе? Вижу банк с большой электрической рекламой. Может, эта реклама следит за мной? Качаю головой и иду дальше.

Кажется, я бродил несколько часов, прежде чем нашел школу. Это высокое здание коричневого кирпича, расположившееся среди массы домов поменьше. По другую сторону улицы — обнесенное забором поле с пожухлой желтой травой. Парковка небольшая, забитая машинами под завязку. Полицейских я не вижу, но исхожу из того, что они должны быть поблизости; в моей школе всегда было полно полицейских, а эта ничем не хуже и не лучше. Я видел наркотики, видел, как их продают, но сам никогда не покупал. Не знаю, как быть. Медленно бреду по улице, фиксируя все детали. Там и здесь в тени видны люди. Некоторые сидят в машинах, другие — на ступеньках у соседних домов. Часть из них дети, часть — взрослые. Приближаться к ним боюсь. Да и чем бы я с ними расплатился? Может, просто узнать цену, а вернуться позднее? А что, если меня арестуют или застрелят? Что я вообще здесь делаю?

Миную этот квартал, медленно передвигая ноги и быстро перебирая разные варианты поведения. Следует ли мне принять уверенный вид, или это будет выглядеть слишком агрессивно? Если вести себя спокойно, непринужденно, не покажусь ли тогда слабаком? Ограбления я не боюсь — взять у меня нечего. Лучше уйти. Снова обхожу квартал — наблюдаю за людьми, но ни с кем не встречаюсь взглядом. Дилеры, которых я видел у себя в школе, обычно были старше, иногда гораздо старше — им за тридцать, а то и за сорок. Старые профессионалы, которые занимались этим долгие годы. Прохожу мимо, ни с кем не заговаривая. Неуклонно нарастает беспокойство, сердце бьется в груди, как пойманная рассерженная птица. Нет, не могу этого сделать.