Зов издалека - Оке Эдвардсон Страница 39

За спиной послышался нарастающий вой сирены. Подъехали две «скорые» и остановились в двадцати метрах. На другой стороне площади, как показалось Винтеру, собралась тысячная толпа. А рядом с ним лежали полицейские и случайные прохожие, попавшие не в то время и не на то место. Или… место то, а время неподходящее. Или наоборот.

Опять раздался выстрел, но на этот раз совсем далеко — прозвучал, как рождественская хлопушка в другом районе.

Раненый полицейский затих.

Как бы он не умер, подумал Винтер. Наверняка тяжелый шок.

— Мы должны принести Йонни, — сказал Сверкер. — Там могут быть и другие раненые.

— ЭТО ПОЛИЦИЯ. УБЕРИТЕ ОРУЖИЕ. МЫ ДОЛЖНЫ ЗАБРАТЬ РАНЕНЫХ. МЫ ПОДНИМАЕМСЯ И ИДЕМ НА ПЛОЩАДЬ ЗАБРАТЬ РАНЕНЫХ. ЭТО ПОЛИЦИЯ. НЕМЕДЛЕННО УБЕРИТЕ ОРУЖИЕ. ЗДЕСЬ МНОГО ЛЮДЕЙ. ЕСТЬ РАНЕНЫЕ. «СКОРАЯ ПОМОЩЬ» ДОЛЖНА К НИМ ПОДЪЕХАТЬ.

Водитель одной из «скорых» дал несколько продолжительных сигналов, точно подтверждая его слова.

Винтер огляделся. Длинная узкая площадь, крыши, вывески магазинов. Сверкер, сжимающий в руке служебный пистолет.

— Убери, — сказал Винтер.

Йонни снова вскрикнул. Выстрелы прекратились. Винтер прищурился, пытаясь определить, есть ли кто-то на крыше, но солнце било в лицо, и через секунду перед глазами поплыли огненные пятна.

— ЭТО ПОЛИЦИЯ! МЫ ВЫХОДИМ НА ПЛОЩАДЬ. ЗА НАМИ ЕДЕТ «СКОРАЯ ПОМОЩЬ». МЫ ВЫХОДИМ НА ПЛОЩАДЬ.

Он встал и медленно обошел машину с мегафоном в руке, мысленно обругав себя идиотом. Потом двинулся по площади, осторожно, будто под ним не мостовая, а образовавшийся за ночь лед. Йон Стольнаке лежал неподвижно. Винтеру показалось, он что-то бормочет.

Он еще раз огляделся. Люди лежали прямо на асфальте и в арках дворов, но он не мог определить, ранены они или просто стараются укрыться от пуль. Рядом он услышал голос Сверкера и обернулся — тот стоял рядом. И Рингмар.

Винтер опустился на колени. Лицо раненого было совершенно белым, а брюки внизу живота пропитаны кровью. Оттуда, из-за машины, они этого не заметили. На этом фоне странно смотрелись начищенные до зеркального блеска ботинки.

Сверкер поднялся и махнул рукой. Водитель «скорой» в ту же секунду рванул с места, словно только и ждал этой отмашки. Взвизг пробуксовавших по асфальту шин точно послужил сигналом: люди стали подниматься с земли. Многих так трясло, что они вынуждены были снова сесть на асфальт. Кто-то навзрыд плакал.

Подъехали еще несколько машин «скорой помощи». Внезапно мимо прогрохотал трамвай, как видение из иного мира. Полицейские с помощью медиков выясняли, есть ли еще раненые. Стольнаке отнесли в машину и увезли. Страшно хотелось пить.

Странно, что девочка не купается в надувном бассейне. Такая жара. Прошло уже много дней. Было жарко, но она не помнила, когда видела девочку в последний раз. И мать не видела… но ей трудно следить за временем, она знала за собой этот грех. Слишком уж она стара… И Эльмера больше нет. Это он подводил часы и в бесконечные летние дни сообщал ей, что дело идет к вечеру. А сейчас темнеет намного раньше. Наступает осень.

Эстер Бергман сквозь щелку в окне слышала детские голоса. Она не любила открывать окна настежь, особенно в такую жару. На дворе еще жарче, чем в доме. В доме приятно.

Дети визжали, прыгая в воде. Хорошо бы им к морю… Море так близко, но поехать туда они не могут. Может, и не хотят, но и не могут. Все эти черноволосые детишки, их мамы или тетки… или кто они им… сидят в тени. Вероятно, там, откуда они приехали, даже и моря нет. Пустыня, должно быть… горы и все такое.

А у девочки волосы не черные. Не у всех детей во дворе черные волосы. Двор большой, что там на другом конце… даже в очках не разглядишь. Иногда ей казалось, что и дойти-то туда — путь не близкий. Еще хорошо, что до магазина она может добраться.

Эстер Бергман сняла очки, протерла и опять надела. Все равно видно плохо… Помыть их, что ли, с порошком? А может, и не в очках дело, а в глазах. Все равно нужно радоваться. Восемьдесят пять все-таки, а она еще управляется. И газеты читает — недолго правда. Быстро устает. И телевизор смотрит, если что-то интересное. Или объявление какое-нибудь. Люди вечно хотят что-то купить или продать — прямо смешно.

Ей казалось, что девочка живет в одной из квартир налево, с торцевой стороны, где черное крыльцо, но Эстер не видела, чтобы она входила или выходила. Рыжая она, что ли… Ей запомнилось, что девочка рыжая. Еще какая рыжая. И куда она делась? У некоторых детей волосы светлые. Не черные. А у нее рыжие. У нее — и больше ни у кого.

Она никогда не бегала. Эстер ни разу не видела, чтобы она бегала.

А у матери волосы светлые. И она всегда держалась на отшибе. Может, потому она и запомнила девчушку, что мать ее ни с кем не разговаривала. Да они долго и не задерживались в квартире. То уйдут, то придут. Куда они ходят? Да куда бы ни ходили, ей-то какое дело?

Мать курила. Эстер не нравилось, когда курят. В их доме почти никто не курил. Она по крайней мере не замечала. А эта шла с девчушкой мимо ее окон и курила. Из окна-то все видно.

Пару раз ей казалось — вот она, эта девчонка, но то были другие. А какой у нее голос? Она не помнила, чтобы та когда-нибудь говорила. И мать тоже. И между собой они не разговаривали. Как это — матери не поговорить с дочкой?

Что-то я по ней соскучилась, по рыженькой. Должно быть, переехали… Она постаралась вспомнить, не видела ли грузовик или еще что-то… Не вспомнила.