Кто убил Оливию Коллинз? - Джо Спейн Страница 34

Вулф отсиживался в своем логове.

Так Лили называла про себя это сооружение. Дэвид называл его крепостью; наверное, Вулф и воображал себе крепость, когда отгородил угол своей комнаты большими мягкими игрушками и пластмассовыми кубиками, накрыв сооружение сверху одеялом.

Она называла это логовом по той причине, что даже теперь, восемь лет спустя, еще не смирилась с тем, что ее сына зовут Вулф.

Все почему-то считали, что это она придумала близнецам имена. Ведь тогда это она всегда была в тренде, а Дэвид еще не совсем определился в своем выборе стиля жизни.

Когда Лили забеременела, все изменилось, причем для них обоих. Она знала, что Дэвиду хочется детей, но не могла себе представить, насколько серьезно он будет к ним готовиться. Дэвид накупил пособий для будущих родителей, чтобы они читали их вместе. У нее просто мозги текли из ушей от одного взгляда на эти книжки. Она и так каждый день с утра до вечера работала с детьми, поэтому не испытывала потребности в теоретической подготовке. И тем более не имела желания изучать физиологические подробности — как долго ей придется выдавливать из себя близнецов.

Она подозревала, что Дэвид изо всех сил старается стать полной противоположностью своему отцу, а также всем многочисленным предкам по мужской линии. Впрочем, отчасти ее радовало, что она вышла замуж за мужчину, который проявляет столь деятельное участие в будущих детях. Ее папе наверняка бы это понравилось.

Вскоре Дэвид начал включать музыку для беременных и полюбил лежать головой у нее на коленях, слушая, как близнецы бултыхаются в околоплодных водах. Он поклонялся ее пузу, как идолу, с поистине религиозным пылом. Она чувствовала себя как яйцо Фаберже. Яйцом Фаберже, которому хотелось, чтобы муж взял его сзади, потому что оно исходило от похоти. Однако муж боялся, что это может повредить детям. Ему было достаточно слушать их.

С одной стороны, она понимала, что все это очень мило и трогательно. Но с другой, эта чересчур активная забота утомляла. Бывало, совершенно обессиленная, она волей-неволей слушала его пространные речи о том, что, несмотря на двойню, они все равно будут вскармливать их грудью. Они будут вскармливать? Это уже слишком! Можно подумать, что Дэвид тоже собирался их кормить.

Всю беременность Лили чувствовала себя омерзительно и жутко уставала. Она уже совсем было решила, что она самая нерадивая беременная женщина в мире, когда врачи протянули ей руку помощи. Ей поставили диагноз: преэклампсия.

С таким диагнозом полагался полный покой, соответственно, их планы чудесных долгих прогулок по полям и лугам, чтобы Лили поддерживала форму и готовилась к родам, накрылись медным тазом. А потом, лежа в постели, Лили поняла, что ей настолько хочется мяса, что она готова отгрызть Дэвиду руку, только бы не есть постылые протертые овощи и кашки, которыми он бесконечно пичкал ее для поддержания сил.

Конечно, в счастливом неведении беременности, в те редкие моменты, когда не хотелось рыдать от изнеможения, Лили рисовала себе идиллические картины будущего материнства. Младенцы висят на ней в вязаных слингах из органического волокна и припадают к груди, когда им только заблагорассудится. Она столько лет проработала с большими группами детей, а тут всего двое.

Реальность внесла свои коррективы.

На тридцать седьмой неделе ей сделали кесарево, перечеркнув все любовно составленные Дэвидом по науке планы родов. Лили получила по полной: эпидуральная анестезия, морфин и весь ассортимент обезболивающих из больничных запасов — до, во время и после. Поэтому вместо здорового, вырабатывающего иммунитет молозива, о котором столько читал Дэвид в своих умных книжках, дети получили бутылочки смеси. Потом она попыталась начать кормить их грудью, но все тоже пошло вкривь и вкось. У нее кровоточили соски, началось воспаление, и в конце концов она наорала на Дэвида, чтобы он сам, б...дь, давал молоко, если ему так хочется грудного вскармливания.

Это Дэвид вписал в регистрационную форму имена близнецов. Он утверждал, что они их обсуждали. Лили не могла вспомнить ничего подобного. Ей постоянно мучительно хотелось спать. После родов ее продержали в больнице четырнадцать дней. Дэвид уезжал на ночь домой, а Лили оставалась наедине с двумя двухкилограммовыми младенцами, которые хотели есть примерно каждый час. Сестры помогали по мере возможности, но персональной сиделки у нее не было. Когда Дэвид, прекрасно выспавшийся, утром вплывал в палату с розовыми и голубыми шариками, ей хотелось убить его на месте.

Лили смутно припоминала разговор с Дэвидом о том, что хочет назвать близнецов в память своих приемных родителей: Мэй и Уильям. Каким образом «Мэй и Уильям» превратились в «Лили-Мэй и Вулф» — осталось загадкой.

Дэвид, однако, утверждал, что они так договорились. А она знала, что он не станет ей врать. Он был гораздо честнее ее, несмотря на свою профессию.

— Благодаря тебе мне хочется быть лучше, — как-то признался он.