Театр теней - Кевин Гилфойл Страница 33

Отец всегда считал, что к психологам обращаются только слабаки. «Нельзя всюду искать и находить виноватых. Этим ребятам дай волю, так они саму человеческую природу патологией объявят, — говаривал он. — Людям положено временами грустить. Даже впадать в депрессию. Или испытывать возбуждение. Или страх. Психолог воспринимает эмоции как симптомы заболевания. Для него жизнь сама по себе — это заболевание». Отец Марты — он был ортодонтом — был склонен воспринимать действительность излишне драматично.

В кабинете доктора Морроу, психолога, пахло кожей, алкоголем и доминиканскими сигарами, которые, как предполагала Марта, доктор курил во время пятнадцатиминутного перерыва между визитами пациентов. Она частенько гадала: какие тайны открывают здесь другие пациенты? Что рассказывает ее сын доктору Морроу и какие доктор делает заключения из того, о чем сын молчит. Что доктор записывает в свой блокнотик, что бормочет в диктофончик, о чем он обещает никому не рассказывать и о чем, тем не менее, подробно рассуждает, использует для обоснования своих выводов? Все эти мысли пугали ее, и ее трясло, пока Морроу, грузный, чисто выбритый, с круглой, похожей на шарик шоколадного мороженого на вафельном рожке головой над высоким воротом бежевого свитера, говорил о Джастине, заглядывая время от времени в его тоненькую карту, разложенную на столе.

— Джастин — очень зрелый мальчик, — начал доктор Морроу, вооружившись профессиональной улыбкой. — Очень развитой.

— Спасибо, — отозвалась Марта. От улыбки доктора ей сделалось легче, она уже не так боялась, но все еще чувствовала себя не настолько уютно, чтобы называть его «доктор Кит», как Джастин.

— Когда ребенок развитой — это, безусловно, хорошо. Но одновременно и плохо.

— Плохо? — изумился Терри. — Как это?

— Созревание — это процесс, — объяснил доктор Морроу. У него был глубокий голос и ритмичная речь, словно он вел басовую партию в джазовой композиции. — Бог ведь не случайно сделал так, чтобы сначала люди были маленькими. Джастин очень умен, развит физически, что привело к проблемам с адаптацией к школе.

— Я знаю, ребята над ним смеются, — сказала Марта.

— Это пройдет. Наступит время, когда те же самые мальчишки станут ему завидовать. Но для семилетнего он слишком много тревожится. Его заботят вещи, о которых большинство ребят его возраста даже не задумываются.

— Какие, например?

— Например, кто он. Откуда он появился. Зачем он живет. Для большинства детей его возраста ответы на подобные вопросы кажутся вполне очевидными. Они — часть семьи. Их задача сделать так, чтобы взрослые были ими довольны, ну и так далее. У человечества ушли тысячелетия на то, чтобы осознать и выразить словами вопросы, которые Джастин без труда сформулировал и изложил в беседе со мной.

— Так значит, все его странные действия, — встревоженно спросила Марта, — это что? Выражение чувства неудовлетворенности?

— Неудовлетворенности, да. И отчасти, возможно, это попытки экспериментировать. У Джастина необыкновенно развитое самосознание. Сознание собственной индивидуальности. Он воспринимает себя как самостоятельную личность, существующую отдельно от окружающих и даже отдельно от собственного тела. Каждый день он стремится выяснить о себе что-то новое: что за личность заключена в его теле, почему он такой, а не иной. Такое поведение — в частности, увлечение огнем — насторожило бы меня, будь это какой-нибудь другой ребенок. Но в случае с Джастином, я полагаю, это может означать, что он придумывает сам себе испытания, такие, которым судьба, как правило, не подвергает маленьких мальчиков. Не думаю, что ему не хватает внимания или контроля. Не думаю также, что в его намерениях присутствует злой умысел. Думаю, он исследователь. Исследователь собственного сознания. Он у вас… весьма особенный.

Тут Морроу украдкой взглянул на настольный барометр — он делал это почти каждый раз во время подобных консультаций. Этот барометр принадлежал когда-то его отцу. После смерти отца Кит, его братья и сестра — один брат был бухгалтером, другой банкиром, а сестра учительницей — приехали в дом отца в Фили, как ласково называют Филадельфию ее жители, открыли большую бутылку вина, выпили, а потом стали ходить из комнаты в комнату, по очереди выбирая себе что-нибудь из вещей и рассказывая историю, с ними связанную, потому что не хотели, чтобы жизнь их старика растащили по кускам на распродаже имущества. Потрепанный сборник стихов, самодельная настольная игра, джаз на старых виниловых пластинках, вот этот барометр. Отец Кита каждый вечер устанавливал барометр на «О», чтобы утром знать, растет давление или падает. «Похоже, будет дождь, — говорил он, взглянув на прибор. — Я это чувствую». Он всегда был до ужаса скрупулезным во всем, за что брался, — все дети сходились на этом. Конечно, отец каждый вечер смотрел по телевизору новости и знал об изменениях погоды, так что Кит не был безоговорочно уверен в том, что этот чудной прибор на папином столе действительно что-то там измеряет. И все же ему частенько казалось, что его психологические консультации сродни отцовским попыткам предсказывать погоду: к нему на прием приходили дети, и Кит рассказывал их родителям, что он чувствует (или не чувствует), будет ли дождь.