Чучхе - Алексей Евдокимов Страница 33

Олег положил снимки рядом на стол. Упениекс: голый череп (лыс? брит?), валик усов, улыбается в объектив вполоборота. Олег переводил взгляд с него на Лужина. И обратно. И опять.

— Когда, вы говорите, Виктор пропал?…

Обратный рейс был поздно вечером — Олег под густым снегом шерстил Старый город на предмет сувенирных лавок: ничего не привезти Тайке было бы свинством полным. Что у них тут в Латвии — янтарь?… В магазинчике напротив собора Петра увидел сережки из оправленного в серебро темного dzintars'а. Авторская работа, двести пятьдесят баксов. Не сувенир — подарок. За поводом не надо было бы ходить дальше Нового года, но Олег уже купил недельную путевку на всех четверых в Эмираты. И тут вспомнил (и устыдился, как мог забыть) — в январе же годовщина знакомства.

Возвращался он, как возвращался всегда — с удовольствием: в любимый город, большой, богатый и уверенный в себе, к любимым людям, ждущим его… Олег думал — в который раз, — что может с полным правом считать себя человеком, у которого ВСЁ ХОРОШО. И подавитесь. И не пытайтесь меня пугать, сипеть в трубку страшным голосом… Всё. Хорошо.

Всё.

В тощем «редакторском» досье он нашел письмо женщины Лужина, с которого все началось. Лосева Зоя… телефон. «Номер набран неправильно. Положите трубку и наберите еще раз». Ладно.

Олег выудил письмо из Минвод. «Сколько можно… вы на своем телевидении… поливать помоями человека, который… хотя виноват только в том, что честно выполнял приказ…». Автор — Евгений Холмогоров, демобилизован по ранению, служил в Чечне с Костей Рейном, какового и опознал на снимке.

Рейн, Рейн… Ах во-от оно что! Еще одна звезда медиа, однако. Полтора года назад сержант-контрактник Константин Рейн якобы лично расстрелял трех чеченцев, которые потом оказались не кровавыми ваххабитами, а мирными поселянами. Взялся кто-то, значит, отделить первых от вторых… Рейна, демонстрируя правовую беспристрастность, закатали в СИЗО. Что было потом, Олег не знал.

Он позвонил подполковнику Милютину — к программе «Я жду» милицейские чины относились тепло, патронировали даже. Попросил разузнать про военного преступника. Однако же назавтра подполковник был противу обыкновения сумрачен и официален. В историю с сержантом порекомендовал не лезть, этим теперь занимается ФСБ — «лучше, Олегович, вообще про это забудь».

Забудь… Тут и захочешь — не дадут.

В Минводах снега не было, но ветер по улицам мел жесткий, морозный… По одинаковым, голым, под прямым углом пересекающимся улицам с дырявым асфальтом, вдоль одинаковых прямоугольников совдеповской серийной застройки — они тут не свихиваются от такой энтропийной геометрии?… Трепал объявление на столбе: «Куплю полдома на Собачевке». Олег живо представил себе эти полдома (неровный разлом гнилой стены, обнажившееся квартирное убожество) на этой Собачевке (шелудивые рослые дворняги у кривых щелястых заборов). А ведь кто-то хочет туда — и даже деньги платить готов…

Общение с Холмогоровым оказалось чрезвычайно тягостным занятием. Когда пять часов спустя, залитый плохой водкой («по жизни»-то Олег почти не пил), измученный необходимостью следить за бесконечной и непредсказуемой сменой настроений собеседника, мотаемого меж остервенелой обидой на весь мир, агрессивным алкогольно-блатоватым панибратством и пьяным же бессмысленным фатализмом, Олег вышел из ободранного подъезда «хрущобы» на улицу без единого горящего фонаря, он так и не понял, что испытывает — сочувствие или презрение — к этим несчастным и опасным мужикам. Таким крутым-витальным — и таким круглым неудачникам. Никогда никому не верившим и все равно проданным всеми и кинутым.

Я понимаю — война… Впрочем, ты — контрактник, ты сам себе выбрал войну. И вообще, если вдуматься, война — тоже способ уйти от вопросов, на решение которых почему-либо не хватает духу… И приходится, как это ни обидно, признать, что мясорубка — действительно жуткая, кто спорит, — тебя жевавшая, вовсе не оправдывает твоей несостоятельности в мирной жизни…

Ничего, кстати, по существу дела Холмогоров не сообщил: вместе с Рейном они служили полгода, сдружились еще и на том, что оба из Минвод. Своих «чехов» тот покрошил, когда Женя уже валялся в госпитале. В историю с расстрелом он, с одной стороны, не верил, с другой — считал, что правильно Костя их в расход пустил, всех бы так, и вообще мы там жизнью каждый день рискуем, а эти ваши суки купленные…

До гостиницы было далеко, Олег хотел поймать такси или просто мотор — но улицы все тянулись мертвые, ни людей, ни машин. Он, конечно, подозревал, что это произойдет — и это, конечно, произошло. Четверо. Телки-переростки — даже на походке печать тяжелого детства. Переходить загодя на другую сторону было унизительно, а когда Олег понял, что ни черта не обойдется, — поздно. «Курить дай», — классическая идиома озвучена была так, что он сразу почему-то понял, что просто лопатником они не удовлетворятся — будут калечить…

Двоих он свалил, остальные сразу побежали. Ни хрена в них не было, даже блатного куража — ничего, кроме шакальей рефлексологии. Один из упавших ворочался, прикрывал локтями морду, коленями живот — думал, Олег станет добивать ногами. Второй валялся без сознания. Олег сунул в рот разбитые костяшки. Плохо быть деревянным на лесопилке, подумал непонятно в чей адрес.

Из-за этих ли выродков, из-за сивухи ли, от которой он давным-давно благополучно отвык, из-за чего ли еще — в обшарпанном, относительно чистом, но отдающем неистребимой совдепией номере его вдруг схватила совсем какая-то непереносимая тоска. Ввинчиваясь лбом в плоскую подушку с застиранной наволочкой, он с ненавистью повторял про себя: я — вполне еще молодой, крайне небедный, успешный в профессии столичный житель, абсолютно счастливый в семейной жизни… Он вспоминал лицо жены, интонацию, с какой дети произносят: «папа»… К рассвету провалился.

«Минеральные» менты, к которым Олег отправился наутро, тоже смотрели «Я жду» и помочь взялись охотно… да не смогли: оказалось, что Константин Рейн в городе прописан никогда не был.

Чего-то подобного Олег ждал. Еще до отъезда он, не вняв совету подполковника, послал запрос в пресс-службу ФСБ — хотя там ему могли прояснить лишь конец всей истории. Что же касается ее начала и течения…

В самолете он, выложив на откидном столике пять фотографий, раз за разом тестировал в голове уже готовую версию. Как вербуют в Чечню, он знал — и кого (среди прочих)… Авангардная музыка, авангардная живопись… идеальный способ быть музыкантом и художником, не умея ни играть, ни рисовать…

По пути из аэропорта, стоя в пробке, прямо из машины набрал Питер:

— Ольга, простите, если я лезу в то, что меня, наверное, не касается, но, возможно, это поможет найти… (как его там?) Эдуарда… Как долго вы его знали? Сколько времени прошло между тем, как вы познакомились, и тем, как он пропал?

— Да немного совсем… Меньше года на самом деле…

Новый год

— Так вы что, хотите сказать, что это был один человек?

Подследственный смотрел странно. С какой-то едва намеченной усмешечкой: