Соблазн - Хосе Карлос Сомоса Страница 32

Она открыла дверь, и я вошла в комнату, которая в моих воспоминаниях переместилась на десять лет назад, в то шале, куда меня привезли, чтобы познакомить с Виктором Женсом после окончания обучения в горном поместье. Там же, в те далекие времена, обнаружилась некая скелетообразная фигурка, облаченная в похожий на ночную сорочку балахон, в соломенной шляпе, также ожидавшая представления Великому Доктору. Она свернулась в кресле, выставив одно колено, а я посмотрела на это колено и подумала, что это самая тощая и костлявая часть человеческого тела, которую мне когда-либо приходилось видеть. Потом я узнала, что обладательницу колена зовут Клаудия, что на ее скороговорке прозвучало как «Клада», поскольку она не брала на себя труд говорить размеренно, за исключением разве что театральных постановок. Еще я узнала, что шляпа не ее, что это элемент пропс, реквизита, и часть костюма, который обязал нас носить Женс (только головной убор и узенький ремешок на талии), когда мы играли Основу в финальных сценах «Сна в летнюю ночь». Мы так часто использовали эту шляпу, что она в конце концов порвалась, и я вспомнила комментарий Клаудии по этому поводу: «Ну и ну, теперь мне будет стыдно выходить голой в этой драной шляпе». Я так и покатилась со смеху от ее шутки.

Но передо мной была не та, десятилетней давности комната. И не та Клаудия.

– Привет, Сесé, – сказала я.

– Вау, смотри-ка, кто пришел. В отпуск? Едем?

– Она думает, ты возьмешь ее с собой на курорт, – смеясь пояснила Нели. – Бедняжка!

– Ты уже ездила на пляж этим летом, Сесе. – Я улыбнулась. – Что, еще раз хочешь туда отправиться?

– Гав-гав-гав, – произнесла Клаудия, вертя плюшевой собачкой, которую прижимала к себе. Довольно несимпатичная мягкая игрушка. Этикетка свешивалась у нее из-под хвоста.

– Ты знаешь, кто я? Узнаешь меня? – спросила я.

– Супервумен. Конечно же.

– Это Диана Бланко, глупышка. – Говоря это, Нели нажатием кнопки подняла рулонные шторы на окнах. – Не прикидывайся маленькой девочкой, пожалуйста. Ты же знаешь, кто она такая.

– Конечно, – заявила Клаудия и зашептала собачке: – Это Жирафа, Гав.

Я засмеялась: Клаудия еще помнила первое прозвище, которое сама мне и дала, намекая на мой рост.

Наполненная тусклым вечерним светом и запахом мокрого сада, комната казалась самым живым помещением этого дома. Парадокс, потому что она была не чем иным, как могилой Клаудии. И Клаудия находилась в ней, в саркофаге огромной софы, – такая могущественная и в то же время такая слабая.

– Жирафа, – произнесла Клаудия хриплым шепотом. – Этот гребаный дождь на сцене. На четвереньках. И снова гребаный дождь.

Я понимала, что она имеет в виду наши репетиции в полицейском театре, где в потолок сцены были вмонтированы разбрызгиватели, имитировавшие дождь. Упражнения, предполагающие мокрое тело, совершенно необходимы для некоторых масок, но я их ненавидела с особой силой…

– «А, опять этот гребаный дождь…» – Она передразнивала меня.

– Да, Сесе. – Я засмеялась, застигнутая врасплох выкрутасами ее памяти и поражаясь им. – Гребаный дождь.

Клаудии Кабильдо было столько же лет, что и мне. Но выглядела она лет на тридцать старше. Она по-прежнему была худой, как аскет-отшельник. На лице ее, казалось, остались одни глаза: синие, далекие, два магнита, два бездонных неба. Заботами Нели она была приукрашена для нашей встречи. Ее белокурые, коротко стриженные волосы блестели и выглядели только что уложенными, блузка и юбка – безукоризненно чистыми и отутюженными, а вокруг нее нимбом плавал запах лаванды. Мне вдруг подумалось, что я понимаю любовь Веры по отношению к бедной Элисе. Только не верю, что это настоящая любовь, скорее, это наша потребность найти в напарнице свое отражение и убедить себя: «Она делает то же, что и я. В этом безумии я не одинока».

Нет, я не любила ее. И на самом деле лишь притворялась, что желала ее. Но я не могла припомнить никого – даже Мигель не подходил, – с кем я могла бы поговорить откровенно, без обиняков. За исключением сеньора Пиплза, конечно, которому я пока еще не позвонила и о котором мне не хотелось думать.

– Прекрасно выглядишь, Сесе. Пляж пошел тебе на пользу.

– Да, Жирафа. Весьма.

– А я кое-что тебе принесла.

Нели оставила нас одних «до времени сока», так что я устроилась на скамеечке у ног Клаудии и вынула из кармана куртки видоискатель «гол» ^[31].

– Знаешь, кто это? Это сынишка Тере Обрадор… В прошлом месяце ему исполнилось пять лет, и я была на его дне рождения… Я сделала эти снимки для тебя… А вот это – Тере… Помнишь ее? – Я полагала, что она вспомнит имя раньше, чем узнает человека на этих трехмерных картинках, цветным дымом встававших перед ее глазами.

– Командирша.

– Да-да, верно, это Командирша… Она хотела, чтобы ты увидела ее малыша… Смотри, у него личико точь-в-точь мамино, лицо Тере…

Мы с Клаудией раньше частенько говорили о Тере, и было понятно, что она ее помнит, коль скоро сама назвала то прозвище, которым мы наградили ее из-за доминантных ролей, которые Женс поручал ей в наших постановках. Тереса Обрадор начинала заниматься вместе с нами, но потом оставила учебу, потому что ее мать изменила планы относительно дочери и пригрозила подать в суд, если ей не вернут чадо. В конце концов все уладилось, свелось к выплате неустойки, и, хотя Тереса чуть не слегла, оставив так понравившуюся ей работу, она получила другое образование и вышла замуж. Я была на ее свадьбе, а также старалась не пропускать дни рождения маленького Виктора (и мне вовсе не хотелось знать, почему его назвали именно этим именем). У малыша было круглое личико, как у мамы, и весь он был маленьким эльфом с пухлыми ручками. Мне так нравилось на него смотреть!

– Если хочешь, могу скопировать эти картинки на твой компьютер, – сказала я ей. Клаудия не ответила, и я внезапно почувствовала себя идиоткой, выключила видоискатель и убрала в карман. – На самом деле, Сесе, я пришла не за этим, а кое о чем тебе рассказать…

И стала рассказывать. Рассказала ей все – ей и ее мохнатой собачке. Мне и раньше приходилось рассказывать ей о Наблюдателе, так что я быстро перешла к исчезновению Элисы и к импульсивному решению Веры, которое, в свою очередь, послужило причиной для моего. Клаудия только слушала или делала вид, что слушает, широко раскрыв огромные, словно колодцы, глаза и уставившись на меня.

– Мне страшно, Сесе… Я в полной заднице… И не только за Веру страшно, но и за себя… Этот тип очень опасен… Огромная акулища… Не могу позволить, чтобы за это взялась Вера…

– Ну подумаешь, Жирафа… – произнесла Клаудия без всякого выражения.

Понимала ли она меня? Мне это было не важно. Я продолжила изливать душу:

– Не знаю, смогу ли заарканить на этот раз. Сукин сын очень хитер. Он даже перфис запутал. Знаю только, что обязана попробовать… На сегодня уже двадцать жертв, представляешь? Хищник из самых крупных, Сесе. А у меня всего три ночи до того, как выпустят Веру! Я должна это сделать… Это должна быть именно я, и как можно быстрее, но мне так страшно, Сесе… – Я чуть не разрыдалась, но тут кое-что произошло.