Охотники за головами - Мишель Креспи Страница 31

Мастрони поднял голову:

– Знавал я одного парня, который требовал инъекций витамина С для снятия напряжения. Он таскал с собой целую аптечку.

– Подумать только, атлета, который курит марихуану, прогоняют… А если еще и допинговый контроль в административном совете…

Пришлось удовольствоваться кофе, который принесла Мэрилин.

* * *

Как и в домах для престарелых, завтраки, обеды и ужины здесь являлись событием в совместной жизни. За обедом беспорядочные приходы помешали образованию привычных групп. На этот раз я оказался за одним столом с Мораном, пустившимся в многословные сетования по поводу репутации жителей Средиземноморья. Он утверждал, что на всей планете, как и в каждой стране, северяне всегда относились с презрением к южанам.

– Марсель, – говорил он, – второй город Франции. Упомяните в Париже только его название, и люди пожимают плечами, начинают смеяться, словно в этом городе живут одни комики. Парижане приезжают туда в отпуск, думают, что там у всех непрекращающиеся каникулы и совсем нет серьезных людей. Предположим, вам попался самый лучший хирург в Тимоне. Если он с нашим акцентом – дурень будет втолковывать вам, что нужна трепанация, – то вы удерете! Если он говорит то же самое – абсолютно то же самое – с безупречным произношением, вы ему поверите. Разве это нормально? Так же и в делах. Я предлагаю вам сделку, и, говори я как телеведущий, – прекрасно, сделка состоится. А если я говорю с акцентом, вы подозреваете, что я хочу вас надуть, и зовете полицию. Вы уверены, что мы только и делаем, что потягиваем пастис и обдумываем, как бы надуть туриста. Стоит мне открыть рот, и все ржут. Думаете, это приятно?

Его наигранно возмущенная речь вызвала взрыв хохота. Он притворно рассердился и продолжал:

– У меня нет выхода. Раз меня принимают за шута, даже если я только что потерял всю семью в авиакатастрофе, значит, я буду паясничать. Тогда меня уже не остерегаются. И я могу работать. Но лучше – писать. Когда пишешь, не слышно акцента.

Моран был прав. Своим номером он как бы незаметно предлагал нам не доверять видимости.

– А свой акцент, знаете, я преувеличиваю! Не действует? Я начинаю говорить с еще большим! Все твердят: Франция, Франция… Нет ее, знаете! Однажды в Париже я пришел в одну газету, принес заметку, а журналист мне заявляет: «Эй, твоя статья уж очень мудреная, помни, что есть читатели и в Роморантене». Это значит: есть же и дураки. В Париже, видите ли, все умные, а попадаешь на периферию – сплошь одни дураки. Такие у них мысли, если заглянуть им в башку. Даже мои земляки, когда приезжают в Париж, то теряют акцент. В самолете вместе с сорочкой они меняют и голос. А иначе, даже если они будут говорить о квантовой физике, слушателям будет казаться, что это забавные истории про Мариуса и Олива, одним словом, ерунда. Французскую революцию еще предстоит совершить, это я вам говорю!

– И тем не менее, – возразил Шаламон, – у нас есть и большие шишки, южане…

– Ну да, Рикар! Ты понимаешь, что я хочу сказать? Найди другого. Министра без парижского акцента…

– Паскуа.

– Согласен. Еще? Нету. Даже у Деффера по-настоящему не было акцента.

– Тапи, – предложил Дельваль.

– Стоп. Он не был марсельцем. Когда он захотел заняться Марселем, ты видел, что они с ним сделали? Банк разорил его, и он оказался в лачуге. А тот карлик из банка «Лионский кредит», который угробил сто миллиардов… Никто ни слова не сказал. Министр из провинции… Да такого и не сыщешь!

– Как так, – вмешался Дельваль, – все они избраны в провинции. Почти все. Обри в Лилле, Шевенман в Бельфоре, Жоспен в Сентгабелле, а Жюппе – в Бордо.

– Избраны, да, это так. Чтобы их избрать, для этого мы годимся. Но Жоспен в Сентгабелле – это уж марсельский анекдот. Каждый раз, когда жареный петух его клюнет, он туда едет. Он местный? Нет. Обычный парижский выпускник университета, как и другие. А Жюппе, так он ткнул пальцем в карту наугад, а потом спрашивает: «Бордо, это где? Рядом с Абиджаном, что ли?»

– Ты состоишь в националистической партии, – уверенно сказал Дельваль.

Моран не смутился.

– Как только начинаешь критиковать, в ответ всегда слышишь это. Но это еще что. Обычно меня спрашивают: «А ты, случайно, не из Фронта национального спасения?» Да я никогда там не состоял. Даже ни разу не голосовал за него. Впрочем, я уже ни за кого не голосую.

– Вы к политике перешли? – возмутился Шаламон.

Принесли десерт, и мы сменили тему. Я украдкой поглядывал на Морана. В нем чувствовалась сила, неудовлетворенность, горечь, ранее мною не замеченные. За его общительностью скрывалась озлобленность. Команда Шарриака была решительно опасной: Пинетти – воплощение коварства, готовый на все, Моран полон скрытой злобы, сам Шарриак, опьяненный запутавшимся в абстракциях умом и взирающий на человечество, как на колонию мокриц, которых следует раздавить. За исключением Дельваля, это было сборище психопатов.

После кофе я догнал Лоранс Карре, бродившую по берегу озера. Она не удивилась моему появлению. Судя по всему, Лоранс ждала меня. Я удостоился легкой улыбки.

– А не пойти ли нам по тропинке, пока светло? Иначе мы никогда туда не попадем.

– Пойдемте.

Мы углубились в лес. Сквозь ветви виднелось хмурое небо. Погода была ненадежной.

– Надеюсь, дождя не будет. Я ничего с собой не взяла.

Я успокоил ее:

– Мы не очень далеко. Остров маленький, не заблудимся. В крайнем случае мы сделаем круг.

Тропинка зигзагами вилась по склону холма, огибая деревья, встречавшиеся на пути. Мы незаметно поднимались. Лоранс шла гибким, танцующим шагом, может быть, не очень подходящим для такой прогулки, но смотреть на нее было приятно.

На вершине холма раскинулся просторный луг. Отсюда просматривалось все озеро. Можно было различить внизу крышу гостиницы и даже домик дель Рьеко. За нашими спинами узкая полоса воды отделяла остров от берега. Лоранс нахмурилась:

– Почему бы гостиницу не развернуть в другую сторону? Было бы легко перекинуть мост, а не переплывать озеро в самом широком месте…

– Да, но тут северная сторона. Гостиница выходит на юг. Иначе мы не видели бы солнца и замерзли.

– А солнца мы и так не видим.

Я нагнулся, рассматривая траву. Местами она была вытоптана.

– Должно быть, здесь пасут коз или корову. Взгляните, все объедено…

– О, да вы еще и агроном, – пошутила Лоранс.

Она опустилась на колени рядом со мной, достаточно близко, чтобы я почувствовал аромат ее немного пряных духов. Однако это не было попыткой сближения, да и я не стремился к нему. Лоранс уселась на траву. Я тоже сел, скрестив руки на коленях.

– За обедом я побеседовала с Шарриаком, – начала Лоранс. – Он просто ненормальный. Изложил невероятную теорию о женщинах.