Простая услуга - Дарси Белл Страница 30

Когда мальчики были в школе, а Шон – в городе, я начинала игру “Разгадай один секрет Эмили в день”. Следовало найти один объект, который может послужить ключиком к тому, что случилось на самом деле. Потом я заставляла себя остановиться.

Первым делом я поискала в аптечке. Не слишком изобретательно! Я нашла полный пузырек ксанакса по 10 мг. Выписан Эмили манхэттенским врачом. Почему она не взяла его с собой? Если бы я собиралась бросить мужа и подкинуть своего ребенка лучшей подруге, чтобы устроить себе нарковыходные – алкоголь, таблетки и поплавать, – таблетки были бы именно тем, что мне нужно.

Хотя, возможно, у нее был такой запас таблеток, что эти ей просто не потребовались.

Я не могла припомнить то место из полицейского отчета, где говорилось о находках, сделанных в домике. Были ли там пузырьки из-под таблеток, бутылки из-под спиртного?

На второй день в шкафу в прихожей я нашла пурпурный кошелек аллигаторовой кожи, с логотипом Денниса Найлона. Кошелек был набит чеками, некрупными купюрами – немного евро, но в основном песо, рубли и динары, все яркие, с цветами и лицами национальных героев. Сувениры из поездок. Для Денниса Найлона. Я представила себе вечеринку у бассейна, со множеством местных мальчиков, топ-моделей и наркотиков.

В то же время Эмили писала пресс-релизы и проверяла информацию. Моя подруга была не свихнувшимся от наркотиков черт знает чем, а ответственной матерью и любящей женой, и занимала серьезную должность. А может быть, она была всем этим. Эта наличность была воспоминаниями Эмили. Ее дневником путешествий.

Может быть, тут крылось преступление. Может, какие-то русские братки двинулись в модную индустрию, а Эмили встала у них на пути. Мое воображение вырвалось из-под контроля. Я велела себе расслабиться.

Я нашла коробку с фотографиями Эмили. Казалось странным, что там нет снимков из ее детства или из жизни до брака с Шоном. Неужели Шон избавился от этих снимков? Или было что-то в ее прошлом, что она хотела стереть? Шон говорил, что она отдалилась от своих родителей, но о причинах этого не слишком распространялась. Странно ли, что Шон не знал о родителях жены? Я много рассказывала Дэвису о себе. О своих родителях. Но кое о чем крупном я не рассказывала: о своих отношениях с Крисом.

На фотографиях из коробки были только Эмили и Ники. Я запомнила. Шон отдал фотографии Эмили в полицию, и мы их пока не получили назад. Я помогала ему убрать Ники с фотографий, чтобы лицо нашего мальчика не оказалось во всех газетах или в интернете.

В заднем шкафу, там, где каминная труба шла через чердак, я нашла бледно-голубое платье на вешалке и пару стильных бледно-голубых босоножек на высоком каблуке, аккуратно поставленных под платье.

Платье колыхнулось, когда я открыла дверь, как человек, который спрятался в темноте и ждет, когда можно будет выскочить и напугать меня. Буу! Я и правда испугалась – сначала.

Было ли это свадебное платье Эмили? Я не могла спросить. Я не хотела, чтобы Шон знал, что я рылась в шкафах на чердаке. Он говорил мне, что хочет, чтобы я чувствовала себя в этом доме как в своем собственном. Но вряд ли он имел в виду такую свободу.

Скользящим движением я сняла платье с вешалки и отнесла вместе с босоножками в нашу спальню. Я надела одежду Эмили. Платье было тесновато, босоножки немного жали, но я ослабила ремешки. Я чувствовала себя Золушкиной сестрой, которая пытается втиснуть ногу в хрустальную туфельку.

Я посмотрела в зеркало. Я чувствовала себя грешницей. Я ощутила печаль.

Я делала вид, что я – Эмили. Я легла на нашу кровать, свесив ноги, чтобы смотреть на себя в зеркало. Задрала тончайшее бледно-голубое платье и начала мастурбировать. Я делала вид, что я Эмили, и Шон смотрит на меня.

Я кончила через минуту. И громко рассмеялась. Меня уже не удивляло, что я оказалась извращенкой. Может, я еще и лесбиянка? Мне не хотелось заниматься сексом с Эмили. Мне просто нравилось притворяться ею. Я снова отнесла ее платье и туфли на чердак, в шкаф, где их обнаружила.

* * *

В гостевой комнате стоял туалетный столик ар-деко с круглым зеркалом – из тех вещей, которым невозможно противиться на аукционе, а уже дома недоумеваешь: с чего тебе вдруг понадобился туалетный столик, за который присаживалась попудрить носик кинозвезда тридцатых годов?

В одном из ящиков я нашла конверт из грубой коричневой бумаги, полный именинных открыток. Они так и остались в конвертах, адресованные Эмили Нельсон (Эмили не взяла фамилию Шона), на адреса, где она когда-то жила в разное время. Общежитие колледжа в Сиракьюз. Ее первая квартира в Элфэбет-Сити на Манхэттене. Можно было проследить передвижения Эмили до самой “Деннис Найлон Инкорпорейтед”, причем адреса становились все более фешенебельными. Потом открытки добрались до Восточной 86-й улицы – там Эмили с Шоном жили после рождения Ники. Но когда она жила в Тусоне? Эмили никогда не рассказывала мне об этом. Или, может быть, она просто приезжала на день рождения, и открытка от матери застала ее там.

Открытки были самые обычные. Цветы. Шарики. С днем рождения мою дорогую дочку. С днем рождения, дорогая дочка.

Ничего более личного, ни приписок, ни ласковых слов. Ничего, кроме обращения “Эмили” и подписи “С любовью от мамы”. Почерк – надписи всегда коричневыми чернилами и настоящим вечным пером – принадлежал другой эпохе, когда девочек оценивали по тому, как они пишут. Почерк был главным: паутинообразный, но все еще уверенный.

В верхнем левом углу каждого конверта тем же почерком значилось: “Доктор и миссис Уэнделл Нельсон”. И адрес – Блуменфилд-Хиллс, Мичиган.

Адрес родителей Эмили.

Я забрала конверт и сунула в свой туалетный столик. Я чувствовала, как важно иметь адреса, хотя не смогла бы объяснить зачем. Если кто-нибудь мог бы помочь мне разгадать загадку, кем была моя подруга, то это ее мать. Я знала, что она страдает деменцией, но помнила про ее хорошие дни. Может, удастся навестить ее в один из этих дней. У меня никогда не хватило бы духу – или времени, или свободы! – отправиться на встречу с ней. Но мне нравилось, что у меня есть ее адрес.

* * *

Обнаружилось еще кое-что. Кое-что важное. И совершенно случайно.

Однажды после обеда Шон позвонил с работы и попросил меня найти в верхнем ящике его стола бумажку, на которой он нацарапал контакты какого-то клиента. Сначала он забыл взять телефон на встречу с этим клиентом, потом забыл внести информацию о нем в список контактов. А номер парня ему нужен прямо сейчас.

Я понимала, что он еще не пришел в себя, но Шон счел свою забывчивость недопустимой небрежностью. Я утешала его, говорила: ничего страшного. Люди забывают и более важные вещи. Он же переживает такой стресс. Я не сказала: не относись к себе так строго, у тебя жена умерла. Но мы знали, что я имею в виду. Я сказала, что поищу бумажку и перезвоню ему, когда найду.

Листок – вырванный из желтого линованного блокнота – был там, где и сказал Шон, среди множества чеков и счетов, старых телефонных карточек и связки бейджиков. Я удивилась этой неразберихе. Шон ведь такой аккуратный. Но никто не совершенен. И я видела, что он может допустить небрежность, когда дело касается работы. Когда мы только-только съехались, мне часто приходилось перед ужином (аккуратно!) убирать папки и груды бумаг со стола в столовой.