Паранойя - Джейсон Старр Страница 30

Я не мог оставаться в квартире. Я прошел несколько кварталов в сторону Ист-Ривер, а потом свернул к набережной параллельно магистрали ФДР. Если не считать нескольких бегунов, пьяных, бомжей и случайных парочек, вышедших прогуляться перед сном, набережная была пуста. Погода стояла прохладная, от воды задувал свежий ветер. После двадцатиминутной прогулки я дошел до Грейси-Мэншн. [5]Я повернулся и пошел обратно, снова и снова, как в лихорадке, прокручивая в помутившемся сознании события последних двадцати четырех часов.

Накануне автостоянка была плохо освещена, но все же там было достаточно света, чтобы Рудник мог разглядеть мое лицо. Кроме того, он спросил: «Какого черта вы тут делаете?», упирая на «вы», а значит, он, вне всяких сомнений, узнал меня. Возможно, у него провал в памяти, но, тем не менее, непонятно, почему он сказал полиции, что на него напал подросток.

Когда я уходил с набережной, ноги у меня устали и ныла мозоль на ноге, но я был полон энергии. Я знал, что полноценный отдых после проведенного на диване дня и мучившие меня мысли вряд ли позволят мне сегодня заснуть.

Я зашел в греческую закусочную на пересечении Шестьдесят пятой и Второй и сел за столик в углу. Весь день я ничего не ел, но все равно не чувствовал голода. Я выпил чашку кофе и куснул сэндвич с тунцом, не переставая размышлять о том, почему Рудник солгал. Я провел в закусочной больше двух часов и выпил три чашки кофе, но единственным правдоподобным объяснением, приходившим в голову, было, что он испугался. Он понял: если я способен броситься на него с ножом, значит, я способен на все, в том числе обнародовать правду о том, что тогда происходило у него в подвале. Он знал: стоит ему рассказать все без утайки, а полиции арестовать меня, и его карьере юриста конец. Понятно, что такой честолюбец, как Рудник, во главу угла будет ставить карьеру.

Благодаря изрядной дозе кофеина, когда я уходил из закусочной, сна у меня не было ни в одном глазу. Домой я вернулся в половине двенадцатого. Свет в спальне был погашен, и я решил, что Пола легла спать. Я вывел Отиса на прогулку, и мы с ним прошли мимо контейнера, в который я накануне выбросил пакет. Контейнер, похоже, еще не вычищали, но, по правде сказать, теперь мне уже было все равно. Поскольку расследование не ведется — по крайней мере, расследование, где бы я фигурировал в качестве подозреваемого, — полиция не станет искать вещественные доказательства у меня в районе.

Я вернулся в квартиру и первым делом включил телевизор. По «Нью-Йорк 1» передавали очередной репортаж о нападении на автостоянке, сообщались кое-какие новые подробности. Корреспондент сказал, что накануне, примерно без четверти девять вечера, Майкл Рудник направлялся к своей машине, когда белый подросток с хвостиком и бородкой подошел к нему и стал требовать денег. По словам Рудника, он попытался урезонить подростка и парень неожиданно «обезумел» и набросился на Рудника с ножом. Потом корреспондент сообщил о его состоянии на текущий момент. Кроме большой потери крови, у Рудника отказало левое легкое, которое, возможно, придется удалить, и имелись серьезные повреждения в области паха.

Я рад был услышать, что Рудник страдает. Я надеялся, что «серьезные повреждения в области паха» означали, что я отрезал ему яйца.

Я сидел на диване и радовался вновь полученному мной разрешению на жизнь, как вдруг услышал, как открылась входная дверь. Я подумал, что кто-то чужой хочет проникнуть в квартиру, и пошел на кухню за ножом, но тут в коридоре увидел Полу.

— Черт, ты меня страшно напугала, — сказал я. — Я думал, что ты спишь.

— Извини, — холодно сказала она.

— Больше так не делай.

— Господи, я же сказала уже — извини.

— И где ты была?

— А ты где был?

— На улице. Гулял… и думал.

— Ну вот и я тоже — гуляла и думала.

— Ну ладно, ладно, извини, — примирительно сказал я. — У меня трудное время — может быть, из-за того, что я не пью. Но теперь я стал другим человеком — сама увидишь.

Пола посмотрела на меня как на чужого.

Наконец она произнесла:

— Увидимся утром. — И пошла в спальню.

Хотя большую часть ночи я пролежал на диване без сна, в половине седьмого я чувствовал себя свежим и бодрым. Я прокрался на цыпочках в спальню и, стараясь не будить Полу, переоделся в шорты и футболку, раскопав на самом дне своего шкафа найковские кроссовки.

Было прекрасное весеннее утро — яркий солнечный свет, мягкий нежный ветерок. Перед зданием я размялся, уделив особенное внимание застоявшимся подколенным сухожилиям, а потом медленно побежал в сторону Центрального парка. Через несколько кварталов я запыхался, и мне пришлось перейти на шаг.

В парке я пробежал трусцой примерно с четверть мили вдоль главной аллеи, а на подъеме снова стал хватать ртом воздух. Кроме того, у меня заболел живот и опять начали давать знать о себе волдыри на ногах, хотя я и заклеил их целой кучей пластырей. Я немного передохнул на лужайке и отправился домой.

Мой первый день занятий, конечно, нельзя было признать особенно успешным, но это, по крайней мере, был старт. На Лексингтон-авеню я зашел в магазин и купил фруктовый салат и обезжиренный домашний сыр. С сегодняшнего дня я начну следить за собой — перестану есть всякую дрянь и буду ходить в спортивный зал.

Дома за завтраком я читал воскресный выпуск «Таймс». Покушение на убийство в Принстоне заняло всю третью страницу в разделе «Городская жизнь». Я не мог удержаться от смеха, прочитав, что полиция не исключает связь между этим преступлением и войной между бандами подростков в одной из средних школ Трентона.

Я стал читать другие новости, и тут в столовую вошла Пола в ночной рубашке.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила она.

— Я чувствую себя отлично. А что?