Презумпция невиновности - Скотт Туроу Страница 30

После игры народ направляется к трейлерам на усыпанной гравием стоянке. В мае уже тепло и светло, поэтому игроки и родители устраивают пикник. Из ближайшего ресторанчика заказывается пицца, мужчины по очереди приносят пиво. Поев, мальчишки и девчонки снова бегут на бейсбольную площадку, а папаши растягиваются на травке и начинают обмениваться новостями собственного житья-бытья. Я люблю эти вылазки на природу. Между не очень знакомыми мне людьми установилось взаимопонимание и возникла обоюдная симпатия, как у прихожан, выходящих после службы из церкви. Они на время забывают о будничных заботах, неприятностях на работе, бесчисленных обязанностях и даже удовольствиях супружества.

Сегодня день прохладный и пасмурный. Я обещал Барбаре, что мы втроем поужинаем в местной блинной. Она ждет нас на красной пластмассовой скамейке у входа. Целуя сына и выслушивая его рассказ о том, как «Осы» чуть было не победили противника, жена смотрит на меня с холодным упреком. Мы с ней переживаем трудный период. Барбара продолжает негодовать по поводу моей роли в расследовании убийства Каролины. Я чувствую, что сегодня у нее появилась дополнительная причина для недовольства. Что бы это могло быть? Мы с Натом, случаем, не опоздали? Но я вижу ресторанные часы. Нет, мы пришли даже на минуту раньше.

Мне остается только гадать, чем я вызвал очередную вспышку гнева.

С годами Барбару все чаще посещало дурное настроение. События внешнего мира, которые удерживали ее, ушли в прошлое. Шесть лет преподавательской работы на Северной стороне подорвали ее веру в социальные реформы. Когда родился Нат, она уже ничего не искала и ничего не хотела – жизнь в пригороде с ее строгими правилами и скромными ценностями умерила ее порывы и усилила желание чаще оставаться одной. Смерть отца три года назад была воспринята ею как предательство, как логическое завершение многих лет его полнейшего безразличия к дочери и жене, и обострила ее чувство покинутости. А наши супружеские размолвки окончательно убили в ней жизнерадостность, что когда-то так красила ее. Участились периоды открытого недовольства всеми и всем, и тогда казалось, что, лизни я ей руку, непременно почувствую вкус горечи.

Потом разразилась буря. Это случалось и раньше, но эта, вызванная моей неверностью, была самая сильная и продолжительная. И все же я надеюсь, что у нас восстановятся нормальные отношения. По крайней мере, Барбара больше не говорит о разводе, как это было в минувшем ноябре. Сейчас я кажусь себе потерпевшим кораблекрушение, который, держась за какой-то обломок, ждет появления рейсового теплохода. Рано или поздно я снова увижу веселую, образованную, остроумную женщину, которой я необходим.

Но сейчас у этой женщины неприступный вид. Мы встаем в очередь к столикам. Нат уже припал к витрине со сладостями и, переступая с ноги на ногу, жадно взирает на сахарную вату, шоколадные батончики и прочую вкуснятину. Мы с Барбарой не спускаем с него глаз.

– Ну и как? – неожиданно спрашивает она – видимо, ждет, что я буду развлекать ее.

– Что – как?

– Как работа? Как движется расследование?

– Почти никак. Настроение в прокуратуре паршивое. Все сникли, как мяч, из которого выпущен воздух. Да еще Болкарро выступил в поддержку Нико.

Барбара, поморщившись, смотрит на меня ледяным взглядом. Догадываюсь, что ее возмущает моя последняя провинность: вчера я вернулся домой поздно и оставался внизу, думая, что она спит. Она спустилась по лестнице в ночной рубашке и спросила, что я делаю. Услышав, что работаю над отчетом, круто повернулась и ушла в спальню.

– Реймонд еще раз не обещал протолкнуть тебя в судьи? – язвительно говорит она.

Теперь морщусь я, сожалея о глупом тщеславии, заставившем меня упомянуть такую возможность. Шансы ничтожны. Два дня назад Болкарро ясно показал, на чьей он стороне.

– Что ты от меня хочешь, Барбара? Что я должен сделать?

– Ничего не хочу, Расти. Я устала хотеть, чтобы ты что-то сделал. Тебя это устраивает?

– Барбара, Реймонд неплохо работал.

– Может быть. Но что он сделал для тебя? Тебе тридцать девять лет, у тебя семья, а тебе светит только пособие по безработице. Он позволял тебе таскать для него каштаны из огня. Позволял решать его проблемы. А теперь, когда он должен уйти, тянет тебя за собой в пропасть.

– Мы с ним неплохо работали.

– Что ты заладил: «неплохо, неплохо»! Он просто использовал тебя. Тебя вообще все, кому не лень, используют. И ты не только позволяешь это делать – тебе нравится, когда тебя используют. Нравится, когда о тебя вытирают ноги, а на тех, кто пытается заботиться о тебе, не обращаешь внимания.

– Это ты обо мне заботишься?

– Я, твоя мать, Нат. И так продолжается всю жизнь. Нет, горбатого только могила исправит.

«Даже Нат?» – вертится у меня на языке, но в целях самосохранения я дипломатично молчу.

Старшая официантка, невысокая молодая женщина с ладной фигуркой в результате занятий в оздоровительном центре, ведет нас к освободившемуся столику. Нат с Барбарой спорят из-за того, что ему заказать. Жареный картофель? Хорошо, соглашается она, но только с молоком, а не с кока-колой. И немножко салата обязательно. Нат скулит и ерзает на стуле. Я легонько шлепаю его по затылку и велю сидеть смирно. Барбара прячется от нас за ресторанной карточкой.

Была ли она счастливее, когда мы встретились? Должно быть, была, хотя плохо помню наше знакомство. Он давала мне частные уроки после того, как я сдуру нарушил правила, прибегнув на экзамене к помощи калькулятора. Свой гонорар она так и не получила. Влюбилась в меня, а я в нее. Мне нравились ее острый ум, юная царственная красота, простая, без городских затей, одежда. Меня привлекало и то, что она дочь доктора, а значит, хорошая, «нормальная» девушка. Мне нравилась ее способность просто говорить о вещах, о которых я имел весьма отдаленное представление, нравились даже перепады ее настроения. Но больше всего я любил ее всепоглощающую страсть ко мне. Ни одна женщина в моей жизни не искала встреч со мной так открыто, как это делала она. Я знаю полдюжины молодых людей, которые добивались ее расположения, но ей был нужен только я. Она буквально бегала за мной, и поначалу я стеснялся этого. Видимо, сам дух времени побуждал ее внести радость в жизнь темноволосого печального паренька, которого ее родители считали не парой для их дочери.

Как я сам, как Нат, Барбара – единственный ребенок у родителей, и они, по ее словам, уделяли ей чрезмерное внимание. Их заботы, нередко излишние, подавляли ее личность. Она часто говорила, что я – единственный человек, который в определенном смысле похож на нее: не просто одинок, но одинок с самого начала, с рождения. Не является ли это законом взаимной любви – хотеть того же, что даешь другому? Барбара надеялась, что своими ласками превратит нескладного лягушонка в сказочного принца, который выведет ее из темного леса, подальше от злых демонов. Сколько раз за прожитые с Барбарой годы я оказывался отнюдь не в роли принца!

Вокруг нас негромко бурлит обычная ресторанная жизнь. За столиками для двоих уединились парочки. Поодаль ужинают строители из вечерней смены. Официантки разносят горячий кофе. А вот сидит Расти Сабич тридцати девяти лет от роду, усталый после рабочего дня и накопившихся к этому возрасту забот. Нехотя покусывая гамбургер, он велит своему сыну допить молоко. В метре от него сидит женщина, которую он любит почти двадцать лет и которая делает сейчас все возможное, чтобы не замечать его.