Элмет - Фиона Мозли Страница 3

В нашем лесном жилище имелась кухня с плитой и большим дубовым столом. А поначалу Папа готовил еду на примитивной жаровне, которую он соорудил из кусков рифленого железа, а древесный уголь выжигал в двух бочках из-под солярки, размещенных в глубине рощи, неподалеку от материнского дерева.

В ту пору мы ели слишком много мяса. Собственно, наша еда была такой же, какую готовил себе Папа до того, как мы стали постоянно жить с ним. А мясо он по большей части добывал охотой. Овощи и фрукты его не интересовали. Он ловил силками лесных голубей и сизарей, горлиц, фазанов и куликов — обычно по вечерам, когда они вылетали из зарослей на открытое место. В этих краях водились и небольшие олени-мунтжаки, на которых он также охотился. Если же дичи попадалось мало, а у него имелись деньги или что-нибудь на обмен, он отправлялся в деревню, чтобы разжиться куском говядины или баранины либо связкой свиных сосисок. В разгар охотничьего сезона мы обычно завтракали самой мелкой дичью. Один дядька в деревне держал сокола, который добывал больше жаворонков, чем мог съесть его хозяин, и тот обменивал излишки добычи на наших птиц покрупнее, каких соколу не словить. Жаворонков мы ели в виде бутербродов, кладя их распластанные тушки на куски хлеба, и запивали горячим чаем с молоком.

Однажды Папа укатил куда-то с компанией странников ^[3] и, вернувшись через четыре дня, привез целый мешок ощипанных уток и пять клеток с живыми курами. Курятник он соорудил напротив того места, где проектом дома предусматривалось заднее крыльцо. С той поры наш рацион пополнили яйца, а вот с овощами и фруктами — не считая ягод, которые мы собирали на обочинах дорог, — все обстояло по-прежнему.

Позднее, когда дом был уже построен, я посадил рядом несколько яблонь и слив, а Папа при каждом посещении деревни по моей просьбе стал приносить оттуда пакеты с морковью и пастернаком. Я шинковал их на чисто выскобленной поверхности кухонного стола папиными ножами, всегда острыми как бритва.

В пору строительства, в те несколько жарких сухих месяцев, когда мы вечерами пели у костра, Папа перемежал веселье вполне серьезными разговорами. Он был скуповат на слова, но мы с сестрой уже научились домысливать недосказанное. Он говорил о людях, с которыми дрался и которых порой забивал насмерть где-то на торфяных пустырях Ирландии или в черной грязи Линкольншира, прилипавшей к рукам и ногам, как чернила для снятия отпечатков пальцев. Папа боксировал за деньги в нелегальных боях без перчаток, проходивших вдали от помпезных залов и спортивных арен, но деньги там крутились изрядные, и люди с кучей невесть как и где добытой налички съезжались с разных концов страны, чтобы сделать ставки на его победу. Только полные кретины ставили против нашего Папы. Он мог отправить соперника в нокаут первым же ударом, а если некоторые из его боев и продолжались дольше, то лишь оттого, что ему самому так хотелось.

Инициаторами этих поединков были странники либо какие-нибудь местечковые герои, желавшие проверить себя и попутно зашибить толику деньжат. Странники блюли бойцовские традиции на протяжении столетий. У них это называлось призовыми боями или честными боями. Дрались голыми кулаками и не делили поединки на раунды с перерывами для отдыха. Эти бойцы не ждали звона гонга, разводящего их по углам ринга; они бились вплоть до чьей-то капитуляции или смерти. Иногда посредством таких поединков разрешались конфликты между кланами странников, и в таких случаях на кону запросто могли оказаться десятки тысяч фунтов, так что и Папе на жизнь перепадало с лихвой.

Среди прочего Папа поведал нам о застарелой вражде между кланами Джойсов и Куинн-Макдонахов. Примерно раз в три года они выставляли своих бойцов на поединок, за подготовкой и проведением которого обычно следили нейтральные старейшины. В подобных случаях присутствие среди зрителей членов самих враждующих семейств не допускалось во избежание массового побоища с участием молодых и старых, мужчин и женщин — этак, чего доброго, нагрянут и легавые, чтобы разогнать сходку странников либо упаковать всех без разбора в автозаки с предоставлением ночлега в ближайшей каталажке.

Такие «межклановые поединки» сулили немалую выгоду, ибо ставки там были куда как выше обычных. Джойсы и Куинн-Макдонахи, помимо прочего, состязались и в суммах, поставленных ими на кон. Порой доходило до пятидесяти тысяч фунтов с каждой стороны, и все деньги доставались победившему клану, глава которого по традиции тем же вечером устраивал грандиозную попойку для своих людей. Папа говорил, что призовые бои были желанными для обеих сторон. По его словам, сама по себе ссора между кланами за давностью лет уже мало что для них значила, но всякий раз, когда у кого-то из главарей возникала нужда в деньгах, одновременно всплывала и тема очередного боя с расчетом на пополнение кассы. Так что дело было не только в родовой чести, но и в надежде сорвать большой куш.

Тот же куш, разумеется, интересовал и Папу. Наша семья не принадлежала к сообществу странников, и нам их кровная вражда была до лампочки. Папа бился исключительно ради заработка, кто бы ни устраивал бои: странники, цыгане, задиристые фермеры, городские уголовники, владельцы подпольных ночных клубов и баров, наркоторговцы, спекулянты или просто крутые парни, все достояние которых заключалось в их пудовых кулаках. Эта разношерстная братия находила общий язык и наскребала наличные всякий раз, когда появлялся шанс удачной ставкой умножить свой капитал. Папа обычно являлся на их сборища в джинсах и застегнутой под горло пилотской кожанке. Место и время ему сообщал знакомый посредник или же кто-то незнакомый, но умевший правильно сослаться на странников или иных устроителей. Папа приезжал туда и поначалу просто ждал в сторонке. Лишних слов он не говорил и мало с кем встречался взглядом. Спокойно прогуливался сам по себе, пока другие договаривались о призовых и делали свои ставки.

И вот наступал черед поединка. Папа снимал куртку и свитер, оставаясь в белой безрукавке и обнажая не сухие жесткие мышцы атлета, а бицепсы того типа, какие можно было бы сравнить с упругими резиновыми подушками, не будь эта резина перевита тугими жгутами вен. На его руках было мало волос. До странности мало. Темная поросль тянулась по его спине вдоль позвоночника, поднималась от живота к груди и далее до самой шеи, сливаясь там с черной бородой и шевелюрой, но руки его были почти безволосыми. И вот он выходил на импровизированный ринг, где встречал своего противника. Как правило, Папа видел его впервые в жизни. Ему было ничуть не жаль этого человека, но и ненависти к нему он не испытывал. Они сходились и боксировали, а когда все было кончено, раздавались негромкие аплодисменты и Папу вели к синему «пежо» позади толпы зрителей, где он получал свою долю выигрыша: спортивную сумку, набитую налом.