Дело о пеликанах - Джон Гришэм Страница 3

— Джейнсен — это проблема, — заметил Льюис,шурша страницами.

— Я знаю об этом, — медленно произнес Рэнниен,— он постоянно ставит нас в неловкое положение. То он мнит себя либералом иголосует в половине случаев, как Розенберг, то становится белым расистом ивыступает за раздельное обучение в школах. Затем он может воспылать чувствами киндейцам и захочет отдать им Монтану. Это все равно что иметь на рукахслабоумного ребенка.

— Вы знаете, что он лечится от депрессии?

— Знаю, знаю. Он мне все рассказывает. Я длянего как отец родной. Что из наркотиков он принимает?

— Прозак.

Главный ковырял под ногтями.

— Что насчет того тренера по аэробике? Он всееще путается с ней?

— Нет, Главный. Я не думаю, что онинтересуется женщинами.

Льюис светился самодовольством. ФБР былоизвестно кое-что другое. Взглянув на одного из своих агентов, он убедился вэтом.

Рэнниен сделал вид, что не слышит его.

— Джейнсен сотрудничает с вами?

— Конечно, нет. Во многих отношениях он хужеРозенберга. Он позволяет следовать за ним до дома, в котором находится егоквартира, а затем заставляет нас торчать на стоянке всю ночь. Он живет наседьмом этаже, запомните это. Мы не можем находиться даже в вестибюле. Это, поего словам, расстраивает соседей. Поэтому мы сидим в автомобиле. Существуетдесяток способов, чтобы войти в здание и выйти из него незамеченным, и этозатрудняет охрану судьи. Он любит играть в прятки и все время тайком ускользаетот нас, так что мы никогда не знаем, дома он или нет. Мы по крайней мере знаем,где Розенберг находится ночью. С Джейнсеном это невозможно.

— Великолепно. Если вы не можете уследить заним, то как это сделает убийца?

Льюис не уловил юмора в сказанной фразе.

— Директор очень обеспокоен безопасностьюсудьи Джейнсена.

— Он не получает столько угроз, сколькодругие.

— Шестой по количеству, сразу за вами, вашачесть.

— О! Так я на пятом месте?

— Да, сразу после судьи Маннинга. Он, кстати,с нами сотрудничает в полной мере.

— Он боится собственной тени, — сказалГлавный, но затем добавил: — Мне бы не следовало говорить это. Я сожалею.

Льюис пропустил это мимо ушей.

— В действительности сотрудничество былодостаточно хорошим, исключая Розенберга и Джейнсена. Судья Стоун многожалуется, но слушает нас.

— Он жалуется на всех, поэтому не принимайтеэто близко к сердцу.

— Куда, по вашим предположениям, ходитДжейнсен? — Льюис бросил взгляд на одного из своих агентов.

— Понятия не имеем.

Неожиданно огромная часть толпы загуделаединым хором, к которому, казалось, подключились все находящиеся на улице.Главный не мог не замечать этого больше. Стекла в окнах дрожали. Он встал иобъявил об окончании совещания.

Кабинет судьи Джейнсена находился на второмэтаже, вдали от уличного шума. Это была просторная комната, хотя и самаямаленькая из девяти. Как самому молодому из девяти судей, Джейнсену повезло,что у него был свой кабинет. При назначении на должность шесть лет назад, когдаему было сорок два года, его представляли как твердого конструктивиста сглубокими консервативными взглядами, схожими во многом с воззрениями человека,выдвинувшего его. Утверждение его кандидатуры в сенате было похоже на избиениемладенца. В юридическом комитете Джейнсен держался слабо, проявляя большиеколебания по ключевым вопросам и получая пинки с обеих сторон. Республиканцыбыли смущены. Демократы предвкушали провал Джейнсена. Президент до хрустазаламывал себе руки. Джейнсен был утвержден с перевесом в один неуверенныйголос.

Но он добился этого поста на всю жизнь. Зашесть лет он не угодил никому. Глубоко уязвленный слушаниями при назначении надолжность, он поклялся найти поддержку и прочно утвердиться. Это разозлилореспубликанцев. Они почувствовали себя преданными, особенно когда он обнаружилв себе скрытое стремление отстаивать права уголовников. Без каких-либо идейныхсомнений он быстро покинул правых, переместился к центру, а затем влево. Послеэтого вместе с правоведами, почесывающими свои козлиные бородки, он шарахнулсяназад вправо и присоединился к судье Стоуну в одном из его наиболееотвратительных противостояний, где он выступал с антифеминистских позиций.Джейнсен не увлекался женщинами. Он был глух к просителям, скептическиотносился к свободе слова, сочувствовал протестующим против налогообложения,боялся чернокожих, был безразличен к индейцам, суров к порнобизнесу, мягок с преступникамии довольно последователен в защите окружающей среды. И, к дальнейшемунеудовольствию республиканцев, отстоявших его при утверждении на должность,Джейнсен продемонстрировал трогательную заботу о правах гомосексуалистов.

По его просьбе мерзкое дело Дьюмонда былопередано ему. Рональд Дьюмонд прожил со своим напарником восемь лет. Они былисчастливы, всецело преданы друг другу и были намерены делить все невзгоды жизнии дальше. Парочка даже хотела зарегистрировать свой брак, однако закон штата Огайоне допускал такого союза. Затем один из любовников подцепил СПИД и умер ужаснойсмертью. Рональд хотел похоронить его сам, однако тут вмешалась семья покойногои отстранила Рональда от похорон. Рональд, впавший в отчаяние, подал на семью всуд за причинение ему эмоционального и психологического ущерба. Шесть лет делокочевало по судам низших инстанций, а теперь оказалось на столе у Джейнсена.

На повестке дня стоял вопрос о «супружеских»правах представителей сексуальных меньшинств. Дело Дьюмонда стало боевым кличемдля активистов этого движения. Одно только упоминание имени Дьюмонда приводилок уличным дракам.

И это дело вел Джейнсен. Дверь в его скромныйкабинет была закрыта. Джейнсен и три его помощника сидели за столом длясовещаний. Они потратили два часа, разбирая дело Дьюмонда, но так и не пришлини к чему. Один из помощников, либерал из Корнуэлла, выступал за широкоепредоставление неограниченных брачных прав представителям сексуальныхменьшинств. Джейнсен также хотел этого, но не был готов в этом признаться. Двадругих помощника относились к этому скептически. Они знали, что собратьбольшинство в пять голосов будет невозможно. Знал это и Джейнсен.

Разговор перешел на другие дела.

— Главный ворчал на тебя, Глен, — сказалпомощник из Дьюка. Наедине они звали его по имени. Слово «судья» в такойобстановке было несколько неуместным.

Глен потер глаза.