Психиатр - Марк Фишер Страница 3

«Мою карьеру, — пронеслось в ее голове с головокружительной скоростью. — Громкие слова! Если бы это действительно можно было назвать карьерой!»

— Я все брошу и посвящу себя тебе, нашей любви… Я всю жизнь буду умолять тебя о прощении… о том, чтобы ты забыл о моей ошибке…

— Это невозможно, Катрин, невозможно. Слишком поздно.

Он бегло, по-братски поцеловал ее в щеку и буквально выбежал из номера. И лишь когда дверь за ним затворилась, боль, заключенная в душе Катрин, вдруг взорвалась и она разразилась рыданиями.

Сначала она хотела во что бы то ни стало вернуть Роберта, но у нее просто не было сил. Она впала в какое-то странное состояние, она уже не сознавала, кто она такая. Знала только, что ее страдание ужасно, как если бы только что у нее ампутировали руку или ногу безо всякой анестезии.

В голове ее кружилась мысль о том, что существует лишь одно крайнее средство, позволяющее раз и навсегда покончить со всеми проблемами.

Она автоматически направилась в ванную. По дороге она нечаянно зацепилась за дверь полой предоставленного отелем пеньюара, на котором красовалась эмблема «Уолдорф-Астории». Она рванулась, выдернула пояс, а затем, вернувшись к телевизору, захватила самый крупный осколок от разбитого ею бокала.

С осколком в руках, превратившимся в смертельное оружие, она приблизилась к кровати, бросила пояс от пеньюара, затем включила радио и увеличила громкость. Исполняли песню Глории Эстефан «Here we are», которую она любила и которая в этот момент приобрела для нее особый смысл. С ней, Катрин, действительно больше не было человека, которого она любила, так как в песне. Она была одна, совершенно одна, может быть, в первый раз за всю свою жизнь. Может быть, и в последний раз.

Отложив осколок бокала, она взяла пояс халата и принялась спокойно привязывать к кровати левую ногу за лодыжку. Если она вдруг передумает, если в последний момент ей недостанет мужества, она уже не сможет убежать, на это просто не хватит времени. Она истечет кровью.

Вначале она трижды обмотала ногу веревкой, затем с нарастающей решимостью завязала пять или шесть узлов и удостоверилась в их прочности. И вновь взялась за осколок.

Она с тоской поглядела на красивые мужские часы от Картье, Роберт подарил ей их в день первой встречи, словно для того, чтобы запечатлеть их любовь, упрочив ее этим даром. Несколько дней спустя она уточнила у ювелира, сколько они стоят: семь тысяч долларов! Настоящее сумасшествие… Разве это не могло служить доказательством, что Роберт был без ума от нее?

В досаде она хотела было снять их, как будто для того, чтобы дать всем на свете понять, что она больше не связана с Робертом, что она вернула себе свободу и между ними все кончено…

К тому же она не рискнула бы запачкать их… Но она тут же поняла абсурдность этого чисто практического соображения: через несколько минут ей предстоит умереть, а раз так, то не все ли ей равно, какая участь постигнет эти часы.

Тогда она повернула кверху, к потолку, запястье левой руки, будто принося жертву жестокому богу любви.

Говорят, что смерть — это кинематограф. Фильм начинает крутиться на пороге нашей жизни. Разрыв с Робертом стал для Катрин фатальным. Она агонизировала, а перед глазами проносились картины ее жизни, точнее, единственного занимавшего ее эпизода — истории с Робертом: их встреча, первая ночь любви, путешествие…

С яркостью галлюцинации она пережила тот удивительный романтический договор, который они заключили на вершине Эйфелевой башни, поклявшись собственной кровью. Теперь ей предстояло вновь соединиться с ним, уже в невидимом мире, в абсолютном пространстве.

Она поднесла к запястью осколок и, слегка нажав, провела тонкую красную линию. К ее удивлению, ей действительно не было больно. Это придало ей храбрости. Если уж ей не удалось преуспеть в жизни, то по крайней мере удастся покончить с нею. Это будет легко. Она уезжает. И сердце, колко бьющееся в ее груди, перестанет болеть.

Она нажала сильнее, задев артерию, брызнула кровь. И лишь увидев падающие на постель капли, она осознала, что делает. Это не было комедией! Если немедленно что-то не предпринять, через несколько минут или секунд она истечет кровью.

Ее охватила паника. Она больше не стремилась к смерти, теперь ей хотелось жить! Быть может, еще есть надежда. Может, Роберт передумал. Может быть, их разрыв вовсе не был окончательным.

При первом удобном случае он пересмотрит свое решение. Завтра, через три дня, через неделю, самое большее. Так или иначе, он любил ее. Ведь не может такого быть, чтобы в ответ на ее страстную любовь не пробудилось бы встречное чувство. Конечно же, должна существовать справедливость, нечто вроде небесного правосудия для влюбленных, ведущего к благополучному завершению. Выронив осколок, она пыталась перекрыть кровотечение, крича:

— На помощь! На помощь!

Она с некоторым запозданием поняла, что не следовало отбрасывать осколок стекла, им можно было перерезать веревку. В приливе энергии отчаяния она старалась справиться с ней, но у нее не получалось: кровь, продолжавшая течь, мешала ей освободиться от узлов.

— Помогите кто-нибудь! Пожалуйста, помогите!

Из-за привязанной ноги ей никак не удавалось дотянуться до телефона, стоявшего на тумбочке у изголовья. Однако, в последней попытке, у нее наконец получилось, пальцы нащупали телефонную трубку, но не смогли удержать ее. Катрин отчаянным взглядом проводила упавшую на пол трубку.

В глазах ее потемнело. В этот момент до нее донесся по телефону голос управляющего отеля. Она попыталась что-то ответить, но силы уже покидали ее, и она лишь пробормотала что-то неразборчивое. У нее возникло чувство, что все кончено. В последний раз она представила лицо Роберта, и все погасло.