Отряд - Крейг Дэвидсон Страница 3

Ребята были спаянным отрядом. Впятером они вместе прошли ранги «бобрят», «медвежат», «разведчиков», а теперь стали «искателями приключений». Тим знал мальчишек с первого Собрания Ложи, где квинтет пятилеток неуверенно произносил клятву «бобрят»: «Я обещаю любить Бога и заботиться о мире».

Но этот поход станет их лебединой песней. И Тим понимал почему. Скауты были… Ну, придурковатыми. Дети нынешнего поколения не желали одеваться в бежевую форму, повязывать галстуки и зарабатывать значки. Теперь движение переполнилось маленькими невоспитанными говнюками или раздражающими задротами, чьи пояса украшали гирлянды нашивок.

Эта же пятерка продолжала заниматься скаутингом под началом Тима просто потому, что им хотелось. Кент был одним из самых популярных мальчиков в школе. Эфраима и Макса тоже любили. Шелли был, конечно, чудиком, но никто его не обижал.

А Ньютон… Ну, Ньют был ботаником. Хорошим пареньком, невероятно умным, но, давайте смотреть правде в глаза, полнейшим ботаном.

И дело не только в лишнем весе – столь же непреодолимом социальном препятствии, что и заячья губа, прыщи или поношенная одежда. Нет, бедный Ньют, как иные бедолаги, просто родился ботаником. Окажись Тим в родильной палате, то почувствовал бы неуловимую и невидимую, но ощутимую сущность, которая, подобно феромонам, выплескивается из тела младенца. Тим представил, как акушер вручает Ньютона измученной матери и печально качает головой: «Поздравляю, мисс Торнтон, у вас здоровенький задрот. Он обязательно станет выдающимся человеком, но в обозримом будущем будет первоклассным заучкой и книжным червем до мозга костей».

Тим обнаружил, что каждый мальчишка источает свой запах – не исключительную обонятельную подпись, а мощную эманацию, пронзающую все чувства. Например, запах хулигана – кислый адреналин с той резкой нотой, которая исходит от груды позеленевших старых батареек. Или запах спортсмена – ухоженная трава, измельченный мел и вонь раздевалки, доносящаяся от стопки тренировочных матов. От Кента Дженкса волнами исходил запах спортсмена. Других ребят, таких как Макс и Эфраим, определить было труднее. От Эфраима часто шел запах живого провода, силового трансформатора, взрывающегося во время ливня.

Шелли… Между глотками скотча Тим задумался и понял, что мальчик ничем не пах. Разве что чем-то едва уловимым. Стерилизованной комнатой в давно покинутом людьми жилище.

От Ньютона, однако, просто несло ботаном. Этот терпкий аромат ни с чем не спутаешь. Смесь запахов душных подвалов, сырых углов библиотеки, домиков на дереве, построенных для уединения, пыли, тлеющей внутри компьютеров, лакричного привкуса ингаляторов от астмы и чуть одуряющего запаха клея для моделей. Невыразимый букет замкнутости и бесконечного терпения. Со временем тело мальчика тоже менялось – он ссутулился, чтобы стать еще незаметнее. Так беззащитные животные изменяют внешность, стараясь спрятаться от хищников, а глаза их приобретают затравленное выражение.

Ньютон ничего не мог с собой поделать. Это было частью его ДНК, неотделимой от прочих достоинств мальчишки. Тим мрачно отмечал про себя, что достоинств было множество, но в таком возрасте они оставались совершенно бесполезными. Ньютон всегда был добр и вежлив, читал книги и явно старался самосовершенствоваться. И все это вместе было равносильно реву противовоздушной обороны в тихом пригороде: «ТРЕВОГА – БОТАН! ТРЕВОГА – БОТАН!» Тиму хотелось защитить Ньютона, и его огорчало собственное бессилие… Но, заступаясь за ребенка, взрослый лишь дает повод для новых издевательств.

Тим спустился с крыльца, чтобы выключить генератор, и на него набросились комары. Скаут-мастер чувствовал, как они слетались к затылку, словно пьяницы к стойке бара. Прихлопывая насекомых, Тим обошел хижину, для равновесия касаясь пальцами бревенчатой стены – все-таки он слишком быстро проглотил виски…

Комары занимали каждый дюйм обнаженной кожи, погружали в нее хоботки и впрыскивали зудящий яд. Тим наткнулся на генератор, ободрав голень о металлический корпус, и принялся нащупывать выключатель, одновременно отмахиваясь от вертевшихся кругом кровососов. Те, казалось, превратились в непроницаемую пелену, когда он наконец отыскал и повернул тумблер.

Свет на крыльце погас. В наступившей темноте комары как будто принялись множиться в геометрической прогрессии. Тим ощущал их повсюду: бескровные лапки танцевали на его плоти, уши наполняло сводящее с ума жужжание прозрачных крыльев. Тим начал с остервенением хлопать себя по бокам, едва сдерживая рвущийся из горла крик. Со всех сторон пульсировал гудящий, жалящий, ядовитый саван. Забирался в уши, щекотал в носу, разъедал уголки глаз.

– Кровожадные ублюдки…

Вслепую ухватившись за створку двери, Тим распахнул ее и ввалился на застекленную террасу. Он хлопал себя по спине, будто работник ранчо, отряхивающий пыль после падения с лошади, и наслаждался податливой хрупкостью тел насекомых.

Тим прерывисто выдохнул и безрадостно рассмеялся. Руки его были липкими от раздавленных комаров. Скаут-мастер подумал о Гулливере, связанном тысячами лилипутов. Прежде эта сцена не вызывала в нем страха, но на самом деле перспектива оказаться окруженным тысячами и миллионами врагов была довольно пугающей.

В наступившей тишине Тим услышал ровный гул, разносившийся над водой. Звук подвесного мотора. На Большой земле случилось ЧП? Нет, с ним бы связались по радио.

Тим вошел в хижину и проверил приемник. Тот басовито зашипел, а значит, связь работала. Рев мотора снаружи усиливался.

Скаут-мастер зажег керосиновую лампу и сел на террасе. Он скреб побелевшие волдыри от укусов на шее, запястьях и кистях. По коже побежали мурашки, а желудок болезненно сжался. Тим рассмеялся – растерянным, похожим на гусиный клекот звуком! – и провел ладонями по бугристой, точно апельсиновая корка, коже. Приятный привкус виски во рту сделался кислым, а мочевой пузырь напрягся.

«Факт, который нельзя отрицать: злая выходка других становится нашим собственным злодеянием, потому что она воспламеняет зло в наших сердцах».

Карл Юнг. Выпускной курс по психологии. Юнг, как позже придет к выводу Тим, был хвастуном и чудаком, а его теории не имели большой ценности для врача из маленького городка, чья повседневная работа состояла из прививок от гриппа и вырезания вросших ногтей на ногах обветренных рыбаков. Поэтому Тим забыл и название книги Юнга, и имя своего преподавателя, но цитата вспомнилась целиком, будто слова просто выскочили из темного закутка памяти.

«Злая выходка других становится нашим собственным злодеянием…»

В чахлых деревцах мрачно гудел ветер, от кромки прибоя доносились другие, менее объяснимые звуки, а Тим Риггс стоял на застекленной террасе, без всякой причины испытывая смутное беспокойство и ожидая появления неведомого зла.