Безмолвие - Джон Харт Страница 3

– Двенадцатый калибр тоже?

– Как всегда.

– Так, теперь птичья дробь… Номер семь.

Дэниел поставил на стекло две коробки, и на макушке у него взметнулся хохолок белых волос.

– Что еще?

– Этого достаточно.

Джонни, по давней привычке, заплатил ровно столько, сколько требовалось, и уже взял обе коробки, когда Дэниел заговорил снова.

– Тут твоя мать о тебе спрашивала. – Джонни остановился и повернулся вполоборота. – Знает, что ты заходишь, что бываешь каждый месяц. Не мое, конечно, дело…

– Верно.

Старик поднял руки и качнул головой из стороны в сторону.

– Знаю, сынок, и я не из тех, кто вмешивается, – надеюсь, с этим ты согласен, – но она приходит, спрашивает о тебе и, черт возьми… – Дэниел не договорил, но потом, собравшись, все же добавил: – Ты бы навестил мать.

– Она попросила сказать мне это?

– Нет, не просила. Но я тебя с шести лет знаю, и эгоистом ты никогда не был.

Джонни поставил коробки на прилавок. Злиться он не хотел, но когда заговорил, получилось сердито.

– У нас ведь все хорошо, Дэниел. Ты так не думаешь?

– Да, но…

– Бо́льшую часть того, что трачу, я трачу в твоем магазине. Знаю, это немного – патроны да соль, рыболовные снасти да инструменты… Я прихожу сюда, потому что ты местный, и с тобой приятно иметь дело, а еще потому, что мне это нравится. Правда. Мы улыбаемся, болтаем о том о сем… Ты спрашиваешь, как я там, в глуши, а я отвечаю, как могу. Мы и пошутить можем.

– Джонни, послушай…

– Я прихожу сюда не за советом насчет девушек или моей матери. – Голос его зазвучал еще жестче, глаза потемнели. Выплескивать все на Дэниела было несправедливо, но воли отступить не нашлось. – Увидимся через месяц, о’кей?

– Конечно, Джонни. – Старик кивнул, но глаза не поднял. – Через месяц.

Выйдя из магазина, Джонни, так и не взглянув на все еще стоявших на тротуаре женщин, направился к машине. Забравшись в кабину, закрыл глаза и крепко сжал пальцами руль.

Вот дерьмо.

Он забывал – и сам это чувствовал. Забывал, как общаться с людьми, как быть частью… всего вот этого.

Джонни открыл глаза и посмотрел на старика и магазин, на дорогу и симпатичных девушек, все еще смотрящих в его сторону, хихикающих и перешептывающихся между собой. Одна из них, двадцатидвухлетняя внучка Дэниела, была красива как картинка. Месяцев шесть назад старик попытался как-то свести их.

Об этом Джонни тоже забыл.

Итак, выбор он сделал, и выбор этот не был легким. Вопреки тому, что говорил старина Дэниел, долгие отлучки из материнского дома объяснялись вовсе не эгоизмом. Глядя сыну в лицо, мать видела дочь, которую убили совсем еще юной, и мужа, который погиб, пытаясь ее спасти. Джонни знал эту правду, потому что и сам сталкивался с ней каждый раз, когда решался заглянуть в зеркало.

Вот так же стоял и мой отец.

Вот такой же была бы моя сестра.

Все так, все понятно, но время шло, и Джонни забывал не только, что такое нормальная жизнь; он забывал голос Алиссы, забывал те особенные взгляды, понятные только близнецам. Прошлое шло рядом, как тень, и с каждым днем эта тень вытягивалась и истончалась; воспоминания о детстве и семье, как хорошо им было вместе, – все блекло. Когда-нибудь, по прошествии дней, тень исчахнет, растает и просто исчезнет – вот чего боялся Джонни. Боялся больше всего на свете, а потому в конце концов и сделал то, о чем говорил старик.

Он отправился навестить мать.

* * *

Кэтрин Хант жила со своим вторым мужем в небольшом домике за оградой из штакетника. Расположенный в двух кварталах от библиотеки и бывшего суда, домик занимал тенистый участок на углу Джексон-стрит. Хорошая веранда, хорошие соседи. Прижавшись грузовичком к бордюру, Джонни прошелся внимательным взглядом по ярким окнам, сияющим свежей краской.

– Присматриваешься к участку?

Отчим вышел из-за пристройки размером с небольшой автомобиль. В джинсах и кожаных перчатках, он тащил за собой брезент с кучкой срезанной травы.

– А тебе разве не положено ловить плохих парней?

– Только не сегодня. – Клайд Хант опустил на землю брезент и открыл калитку в заборе. За пятьдесят, в хорошей форме, короткая стрижка.

Прислонившись к правой дверце, он просунул руку в открытое окно.

– Ты как, сынок? Давненько не заглядывал. – Детектив наклонился, прищурился. – Черт, Джонни… Что случилось?

– Ничего. Так, пустяки. Ты же знаешь…

Джонни высвободил руку, но укрыться от цепкого взгляда бывалого копа было негде. Хант взял на заметку и царапины, и ссадины, и то, как Джонни сидит, неловко повернув плечо.

– Вылезай-ка, парень.

– Я только маму повидать…

– Твоей мамы здесь нет. Давай, сынок, быстренько. Выходи.

Недолго подумав, Джонни заглушил мотор и выбрался из кабины. Клайд, стянув перчатки, пристально наблюдал за ним.

– Выглядишь малость побитым. Что произошло?

– Ничего.

– Не похоже, что ничего. Ребра?

– Ты почему спрашиваешь?

– Не надо со мной так, сынок. Я же видел, как ты сидишь, как идешь… Думаешь, я никогда ребра не ломал? Ну, хватит. Давай-ка посмотрим. – Джонни бросил взгляд на улицу и подтянул рубашку на боку. Клайд негромко свистнул. – Вот так так… Да у тебя все разбито. Подрался?

– Упал.

Клайд задумчиво и с нескрываемым недоверием посмотрел на Джонни. Драки уже случались: с нарушителями, с двумя охотниками. Результат – четыре месяца в тюрьме. Джонни был упрям и на попятный шел редко. Отсюда и проблемы.

– Иди в дом, я тебя подлатаю.

Джонни опустил рубашку.

– Ни к чему это.

– Я к тебе не с просьбой обращаюсь.

Привыкший к тому, что его приказам подчиняются, коп повернулся и, не оглядываясь, направился к дому. Джонни замялся, глядя ему в спину, и, отстав на три шага, потянулся следом – по гравийной дорожке, к затененной веранде.

Войдя в дом, они прошли по широкому коридору к ванной.

– Снимай рубашку. Садись. – Клайд показал на табуретку перед раковиной и зеркалом. Не поднимая глаз, Джонни стянул рубашку. Его отчим, порывшись в шкафчике, достал перекись водорода, мазь и лейкопластырь. Выпрямившись, несколько секунд молча наблюдал за Джонни, сидевшим с опущенной головой и смотревшим куда угодно – на стену, пол, собственные руки, – но только не в зеркало. – Вот и твоя мать иногда то же самое делает. Не так часто, как раньше, но случается.

– Ты о чем?