Необитаемый город - Дэн Уэллс Страница 29

Наутро мне увеличивают дозу кветиапина, а спустя несколько дней делают это еще раз. Доктор Литтл говорит, что мое противостояние с Люси было положительным фактором: я продолжаю видеть ее, но понимаю, что ее не существует, — и это большой шаг вперед. Значит, лекарство действует. Стекло понемногу становится прозрачнее.

Доктор Ванек приходит на выходных, прогоняет с десяток других пациентов, чтобы очистить для нас приватное пространство в углу общей комнаты. Я его игнорирую.

— Майкл, — произносит он, опускаясь на стул, — вы с каждым днем становитесь все интереснее и интереснее.

— Я не хочу говорить.

Голова моя кивает сама по себе. Он это заметил?

— Почему? — спрашивает он. — Потому что ваша девушка оказалась нереальной? Вы не единственный человек в мире с выдуманной девушкой, уж поверьте мне. Посмотрите на нашу индустрию красоты — удивительно, что хоть кого-то еще удовлетворяют обычные женщины.

— Я же сказал, что не хочу говорить.

— Вы теперь признаёте, что больны, — рассуждает доктор Ванек, подаваясь ко мне. — Признали, что галлюцинируете. У вас под ногами появляется великолепная почва, на которой можно проделать кое-какую плодотворную работу. Вы сумасшедший в достаточной мере, чтобы видеть галлюцинации, но вы и нормальный в той же мере, чтобы открыто говорить о них. Я категорический противник психоанализа по воспоминаниям.

Я сердито набрасываюсь на него:

— Речь идет не о сумасшествии, а об одиночестве. Какой теперь прок от того, что я поправлюсь, если мне не с кем быть здоровым? Я хотел выписаться… Мечтал поправиться и жить в большом хорошем доме за городом с… — Я отворачиваюсь.

— То есть вас устраивает просто играть с вымышленными друзьями?

— Замолчите! — Рука дергается, но мне удается ее удержать.

— Не злитесь на меня, — говорит он. — Вы ведете себя как ребенок. И потом, если бы вы не хотели выздоравливать, то не разговаривали с доктором Джонс.

— С доктором Джонс?

— С Линдой, — произносит он с неприязнью, словно одно это имя вызывает у него отвращение. — Она королева психиатрических хиппи и проповедник всякой бессмысленности вроде «почувствуйте себя хорошо». Но с вами ей явно удалось добиться некоторых успехов благодаря индивидуальным и групповым занятиям, на которых вы, очевидно, смогли глубоко погрузиться в свою безнадежную фрейдистскую пустыню.

— Она помогает мне.

— Да? В чем? В убийстве вашей подружки?

— Замолчите!

— Вы хотите ее потерять? Неужели я неправильно понял весь наш разговор до этого момента?

— Послушайте! — почти кричу я, поворачиваясь к нему и впиваясь в него полным ненависти взглядом. — Люси — единственное, что я любил во всем этом мире, а теперь ее нет, и я полагаю, у меня есть право переживать из-за этого. Но потеря Люси — это та цена, которую я плачу за то, чтобы расстаться с целой ордой монстров, инопланетян и бог знает кого еще, кто поселился в моей голове. Я почти год скрывался от всемогущих заговорщиков — безликих — и теперь впервые могу перестать прятаться, потому что знаю — бежать мне не от кого. Никаких безликих людей, никаких гигантских личинок, никаких призрачных шумов в коридоре. Что касается… Я даже не могу смотреть телевизор, Ванек. Я с трудом выношу езду в машине из-за страха, что через стереодинамики кто-то влезет в мой мозг. У меня сердце разрывается при мысли о том, что я потерял Люси, но если таковы условия сделки… если теперь у меня будет реальная жизнь, достойная работа и, может быть, когда-нибудь даже настоящая девушка, то какое вы имеете право обвинять меня? — Откидываюсь на спинку и киваю, а когда он начинает говорить снова, тут же возвращаюсь к словесным выкрутасам. — Если бы вы хоть вполовину были так хороши, как Линда Джонс, я, возможно, пришел бы к своему нынешнему состоянию много лет назад и избежал бы массы неприятностей.

Я смотрю на него, тяжело дыша. Как он ответит на мой вызов? Я бесконечно измотан, изношен, побит и полон ржавых дыр, как старый автомобиль на свалке. Глаза болят от света, ушам больно от звуков, и от каждого движения загораются мышцы — это действует молочная кислота усталости и напряжения. Моя дозировка кветиапина доведена почти до максимума, и тело уже не может воспринять больше.

Доктор Ванек спокойно смотрит на меня и ничего не говорит, пока я наконец не отворачиваюсь в изнеможении.

— Вас посадят в тюрьму, как только вам станет получше, — произносит он. — Вас лечат для того, чтобы отдать под суд.

Я не отрываю глаз от пола.

— Каждое ваше слово убеждает их, что вы — убийца. Вы идеально подходите под психологический портрет: рассерженный молодой человек, без друзей и практически без семьи; с параноидальными комплексами преследования; убежденный, что источник всех неприятностей — безымянные, безликие люди, которые следят за каждым его шагом. Майкл, кто жертвы? Соседи, которые вас дразнили? Учителя, которые вас третировали? Как просто было убедить себя, что они — часть «плана», цель которого — ваше уничтожение. И как легко было, отказав им в человеческих качествах, забрать их жизни, изуродовать лица и продемонстрировать миру, что они такое на самом деле.

— Это неправда.

— Я знаю, что это неправда! — кричит он, пугая меня своей яростью. — Но что вы делаете, чтобы доказать это? Где вы находились тогда?

— Не помню.

— Вы должны вспомнить! Должны предъявить алиби, или вас посадят под замок до конца жизни. А может даже… В нашем штате есть смертная казнь. Вы знаете.