Последняя кантата - Филипп Делелис Страница 29

Иоганн Себастьян пытался сосредоточиться на работе, но в то же время прислушивался к разговору родителей. Он понимал не все, лишь улавливал отдельные слова, решив, что обязательно потом попросит объяснить их ему. Наверняка он понимал одно: спор шел о Боге.

Элизабет не была необразованной домашней хозяйкой. Воспитанная в добропорядочной семье из Нижней Силезии, более зажиточной, чем семья Бахов, она с убеждением защищала свои взгляды, четко аргументировала доводы, хотя была немного нездорова и выглядела усталой. У Иоганна Амвросия, наоборот, был прагматический ум. Он не любил этих споров и в них строго придерживался доктрины Лютера. Теология не была его сильным местом, и он отвечал жене несколько механически, повторяя трафаретные фразы. Уже не в первый раз слышал Иоганн Себастьян подобные споры, но сегодня он пытался понять суть, и это сказывалось на его переводе «Никейского символа веры».

Элизабет говорила о мюнстерской резне [81]в Вестфалии и о мученической смерти Иоанна Лейденского, [82]публично сожженного на костре. Она упоминала о вторичном крещении взрослых, об осознанной просьбе о крещении и необходимости смиренно ожидать второго пришествия.

Иоганн Себастьян не знал, что означают последние слова. Он снова забросил перевод и начал копаться в памяти. Ну конечно же! Возвращение Христа!

Иоганн Амвросий отвечал жене, что надо различать людскую справедливость и справедливость Божью. Справедливость Цезаря… Справедливость Бога… Как и Лютер, он осуждал насилие, но и святотатство тоже.

Элизабет настаивала на вторичном крещении, осознанном крещении, основанном на духовном опыте и аскетизме. Она вспоминала, что именно здесь, в Тюрингии, была дана в откровении эта доктрина, родилась истинная мораль: повиновение и отказ от современного общества. Она обвиняла Лютера в том, что он способствовал репрессиям, Цвингли, [83]что он в Цюрихе утопил своих противников, курфюрста Саксонского, что он в Франкенхаузене обезглавил Томаса Мюнцера. [84]Она вспоминала два слова Лютера, сказанные им князьям: «Бейте, режьте». И князья оказались такими послушными, что более ста тысяч крестьян, обвиненные в ереси, были уничтожены.

Иоганн Амвросий не мог согласиться с мнением жены, которая всю вину сваливала на Лютера. Он резко попрекнул ее в этом и запретил ей общаться с анабаптистскими мистиками из ее родных мест.

Иоганн Себастьян едва осмеливался смотреть на мать, которая села за стол. Она молчала и, казалось, с трудом дышит. Мальчик поднял к ней взгляд. И вдруг почувствовал смерть. Близкую смерть той, кого он так любит. Слеза скатилась по его щеке. Охваченный безудержной дрожью, он отложил перо и безотрывно смотрел на мать, словно хотел запечатлеть в своей памяти все до малейшей черты ее лица.

Он снова почувствовал, что не должен терять ни минуты, пока она здесь, и решил, что спор, который только что вели родители, смехотворен. Но почему такая непримиримость с обеих сторон? Почему все те люди, о которых говорила мать, были казнены? И что такое сделал Лютер? Почему мать никогда раньше не говорила ему, как она в действительности относится к Лютеру? Кому верить?

— Иоганн Себастьян! Займись своим переводом!

Мальчик быстро взял перо, обмакнул его в чернила и склонился над работой.

Et unam sanctam catholicam et apostolicam ecclesiam… [85]