Дважды не присягают - Максим Михайлов Страница 28

— Вот еще галеты, тащ капитан, с галетами тушенка вкуснее, — приговаривал он, преданно заглядывая Кэпу в глаза. — Эх, щас бы сала, чи ковбасы. А тушняк це разве ж еда. Так баловство одно… Вы ешьте, ешьте, тащ капитан, бо чай вже почти поспел… Еще пара хвылын и будет горячий…

— Да что ты вьешься вокруг меня, Каша. Так весь аппетит пропадет, когда ты постоянно в рот заглядываешь, — притворно сердито ворчал Кэп, отмахиваясь от чересчур заботливого солдата.

— Та хиба ж так можно, тащ капитан, вы же без моего догляду, як дите малое, в сухомятку ели бы, — обижался, надувая щеки Каша, но привычной своей суеты, тем не менее, не оставлял.

— Эх, любят меня зверушки, — довольно похлопывая себя по округлившемуся животу, шутливо заявлял Кэп, откинувшись на земляную стенку ямины. — Правда, Фахрутдинов?

— Так точно, правда! — радостно скалился сержант, легко уворачиваясь от шутливого тычка командирского кулака в печень.

«А ведь они действительно его любят, — лениво думал, приятно осоловевший после сытного завтрака Шварцман. — Вот вроде бы и не миндальничает он с ними, порой под горячую руку и в морду провинившемуся может заехать. А вот, поди же ты, все равно любят, и без дураков готовы за ним хоть в огонь, хоть в воду, хоть к черту в пасть. Интересно, будут когда-нибудь бойцы так же относиться ко мне. Ведь когда-нибудь у меня тоже будет своя группа, а потом рота, батальон… а может быть даже и целая бригада…»

Толчок локтем в бок совершенно не деликатным образом прервал полет его фантазии, на легких крыльях мечты уже уносившей его к генеральским погонам и брюкам с лампасами.

— Ты чего, заснул что ли, Черный? Слышишь, чего говорю?

— А? Что? — Шварцман непонимающе уставился на смеющегося командира.

— Глухих мимо повезли, вот что! Ладно, бойцам постоянно дембель снится, да сиськи шестого размера, ты-то, о чем размечтался?

— Да так… — смущаясь и от того никак не успевая придумать какой-нибудь достойный ответ, пожал плечами Сашка.

Сейчас он злился на себя, на свою неуместную мечтательность и неумение осадить острого на язык капитана. В самом деле, как заработать молодому лейтенанту, авторитет у солдат входящих в группу, если сам командир так и норовит выставить его на посмешище?!

— Ладно, не дуйся, — миролюбиво хлопнул его по плечу Кэп. — Я говорю, ждать надоело у моря погоды. Мы же на войне, а не на курорте, согласен?

— Ну, — все еще переживая собственную неловкость, буркнул Шварцман.

— Хер колечком гну! Ты чего, лейтенант, как неживой совсем?! Я тебе говорю, пора потрогать этих уродов за вымя! Сколько ждать можно?

— Так ведь приказ… — неуверенно начал было Сашка, и тут же осекся, так сверкнул на него взглядом капитан.

— На тот приказ, у тебя мой будет, все беру на себя, не боись! Ну а мне, чтобы давить эту мразоту ничьи разрешения не требуются. Так что будем считать вопрос решенным, подержим сегодня вечерком этих обезьян за яйца!

— А что, командир, разве обезьяны несут яйца? — с самым серьезным видом осведомился единственный контрактник в группе Петрович.

Петрович был по возрасту даже старше, чем сам Кэп, а в Чечне мотал уже второй срок и на этом основании ему позволялись некие вольности.

— Нет, Петрович, не несут. Некоторые обезьяны носят яйца, — в тон контрактнику отозвался Кэп.

Держать обезьян за яйца начали сразу после заката, в неверных сумеречных тенях группа выдвинулась на исходные позиции. Учебный день в школе подрывников завершался вечерней молитвой, после нее измотанные курсанты отправлялись в свой дом, оставляя наблюдать за территорией всего одного часового. Разведчики за несколько дней непрерывного наблюдения успели досконально изучить принятый на объекте распорядок. Часовым назначался один из курсантов по очереди. Службу он нес довольно своеобразным образом, вовсе не предусмотренным положениями Устава гарнизонной и караульной службы. Наряженный на охрану чеченец просто-напросто садился на крыльцо домика служившего казармой курсантам и тихо дремал в обнимку с автоматом до двух часов ночи. В два он уходил в дом, будил своего сменщика, и на крыльцо возвращался уже тот. В течение времени, необходимого на побудку, а время это в зависимости от крепости сна второй смены, иногда могло достигать получаса, школа оставалась вообще без охраны. Сразу было видно, что всерьез нападения здесь никто не ждал. Еще бы, в глубине территории, полностью контролирующейся бандитскими отрядами Басаева и Гелаева, на которой не было ни одной заставы, ни одного блокпоста федеральных войск, боевики чувствовали себя абсолютно вольготно и безопасно. А охранник был скорее данью традиции устройства любых военных лагерей, чем реальной необходимостью. Разведчикам такое разгильдяйство создавало прямо-таки тепличные условия для работы, оттого настроение в группе при выходе на задачу было скорее приподнятое, чем тревожное. Налет, задуманный командиром, имел все шансы пройти без сучка и задоринки.

Да и солдаты в группе подобрались бывалые и тертые, несмотря на молодость видавшие виды, предстоящий ночной бой, вызывал в них по большей части лишь позитивную, веселую злость застоявшихся без дела бойцов. Как это ни удивительно, практически самым зеленым и необстрелянным в группе, был как раз, формально назначенный заместителем ее командира лейтенант Шварцман. Кроме него этот выход был первым лишь для одного разведчика, отслужившего всего полгода. Видимо от этой общности Сашка испытывал особую симпатию к невысокому круглоголовому крепышу со странным прозвищем Колумбиец. Поинтересовавшись как-то истоками такой странной клички, Шварцман с разочарованием узнал, что произошла она всего лишь от переделки фамилии солдата Коломиец. Он-то ожидал какой-то запутанной истории, а все оказалось так примитивно и просто. Вообще лейтенант частенько ловил себя на том, что все придуманные им головоломные приключения и яркие события, оборачиваются на деле такой вот примитивной простотой. Даже сама воображаемая романтика службы в разведке, обернулась всего лишь тяжелой лошадиной пахотой, требующей больше терпеливой покорности вьючного животного, чем бесшабашной храбрости грозного хищника. Правда, сегодняшний ночной налет на базу боевиков, обещал, наконец, настоящее приключение, в духе тех, что грезились ему горячечными бессонными ночами перед командировкой на взаправдашнюю войну.

— Так, Черный, ты сегодня только на подхвате. Первый бой эта штука такая, сложная, его пережить надо. Тогда станешь настоящим бойцом. Потому пойдешь со мной в паре, будешь держать спину. Вперед не лезь и без нужды не высовывайся, герои нам здесь не нужны. Герои они вон штабы на Ханкале охраняют, а мы на этой войне так, чернорабочие, мусор человеческий чистим… Так что главное спокойнее, не паникуй и лишний раз не дергайся. Гут? Ну, вот и отлично, договорились…

Кэп говорил нарочито бодро и весело, стараясь придать себе небрежно-уверенный вид, показать, что ему все нипочем, заразить невольно дрейфящего перед ждущей впереди неизвестностью новичка своим позитивным настроем. В глубине командирских глаз Шварцман легко различил вспыхивающие то и дело азартные огоньки. Для капитана Севастьянова ночной налет был своего рода спортом, вроде очередного выхода на ринг, против сильного и хитрого соперника, которого необходимо было, во что бы то ни стало, обязательно победить. Такой вот кровавый спорт.