Лед Бомбея - Лесли Форбс Страница 28

Ашок улыбнулся:

– А ты все еще подобно соли – преобразующее вещество? Ашок рассказывал мне о соли и о льде в тот день, когда мне исполнилось семь лет. Союз моих родителей расходился по швам, словно старая ткань сари, слишком быстро прогнившая от жары и высокой влажности. Было около тридцати шести градусов по Цельсию...

Только что закончилась муссонная гроза, и мы с Ашоком едим кокосовое мороженое.

– Они сражаются из-за меня, – говорю я ему, глядя в сторону нашего канала, черной полоски посреди курящегося паром зеленого плюша рисовых плантаций.

– Это не так, – отвечает мне Ашок.

Но я-то знаю, что это так.

– Расскажи мне историю о Керале, – прошу я.

– Я расскажу тебе историю о льде. – Он слизывает липкий кокосовый сок с ладони. – Вода – гордая уравнительница. Воду нельзя резать, можно только прорывать каналы, по которым она будет течь. В поисках самой низкой точки. Но лед совсем другой. Место льда – на вершинах гор. У него есть форма.

В последней четверти шестнадцатого столетия, рассказывает мне Ашок, более чем за сто лет до того, как некий синьор Прокопио сделал себе состояние, завезя мороженое в Париж, и за двадцать пять лет до того, как крайне опрометчивый план нескольких неустрашимых моряков и лондонских купцов, обладавших провидческим даром, выкристаллизовался в Ост-Индскую компанию (чей грандиозный импорт льда из Новой Англии приведет три столетия спустя к назначению первого американского генерального консула в Бомбее, «знак того, что влияние может распространяться подобно воде»), Акбар, Великий Могол, строит «Ибадат Кхана» – место собраний для самых трезвых умов своей империи: ученых, мыслителей, богословов всех религий – и учит этих людей восточной магии селитры, кислородсодержащей соли, способной превратить сироп из листьев пандана в шербет – персидский замороженный напиток.

– Соль, – говорит Ашок, – прежде всего преобразующее вещество. Похищенная у моря, она ценится за свою способность высушивать. Она может как сохранять, так и разрушать. Солью мы посыпаем перенасыщенные влагой муссонные облака в июле. Соль творит лед. И с помощью соли мы добиваемся его таяния.

...У нас за спиной зрелый плод упал на землю со звуком, похожим на тот, который издает лягушка, со всего маху плюхающаяся в чан с водой, и сразу же мое прошлое вдруг снова стало настоящим. Короткий мелодичный звук донесся до нас из-за деревьев, и я увидела, как что-то блестящей змейкой мелькнуло в сумрачный уголок сада.

– Что это?

– Пойдем со мной, – сказал Ашок, – но старайся не сходить с тропинки.

Мы раздвинули широкие листья и вышли на полянку, на которой стоял человек, играющий на флейте. Глаза его закрыты, и он мерно покачивается, словно в трансе. Рядом с ним корзина, закрытая крышкой.

– Старый проходимец, – усмехнулся Ашок. – Каждый год он назначает все большую цену, и если не заплатишь...

– А за что нужно платить?

– Ты задаешь этот вопрос? Ты, выросшая в Керале? – Он был искренно удивлен. – Это же ловец змей. С первыми дождями он приходит сюда, чтобы выманивать змей из нор, а потом продает их в больницы, где из них получают яд. – Ашок подошел к нему поближе и поднял крышку корзины. Внутри уже находились три большие кобры. – Если ему не заплатить требуемую сумму, он снова выпустит их рядом с вашим домом.

Ловец не обращал никакого внимания ни на Ашока, ни на его слова.

– Ах, как жаль, что я не включила магнитофон! – воскликнула я. – Я совсем забыла, каким талантом ты обладаешь – талантом превращать обыденную жизнь в сказочную историю.

Он нахмурился:

– В мои намерения входило как раз противоположное: я хотел историю привнести в обыденную жизнь.

Он провел меня на обширную веранду, на которой зеленые плетеные кресла были расставлены под вентилятором из красного дерева. Он включался время от времени, и его непостоянное жужжание напоминало морской прибой. Веранда производила впечатление прохладного подводного грота. Выражение лица Ашока внезапно сделалось озабоченным при виде множества индийских сладостей, расставленных на столике поваром.

– Может быть, пусть лучше принесут... сдобные лепешки?

– Что? А как же диета? – И я погрузила ложку в какое-то желе со сливками. – О! Размалаи! Мое любимое!

Ашок раскинулся в кресле.

– Люди меняются, Розалинда. – Он сделал паузу. – И ты изменилась. Ты ведь когда-то работала в театре, с музыкантами. Твой отец рассказывал мне, что позже ты в большей степени заинтересовалась... непосредственным наблюдением, документалистикой.

– Я устала от драмы. Здесь неуместен такт, Ашок. Отец действительно ненавидел мою работу.

– Возможно, он боялся, что ты можешь потерять себя? Невысказанным осталось: «так же, как это произошло с твоей матерью». Но вслух он тем не менее больше ничего не сказал.

И я, чтобы предупредить дальнейшие расспросы с его стороны, начала свой рассказ о смертях хиджр и об их возможной связи с моим свояком.

По мере того как я излагала известные мне факты, Ашок становился все напряженнее.

– Твоя история требует значительных усилий воображения, – сказал он в конце.

– Знаю. И чем больше я ее рассказываю, Аш, тем больше она напоминает мне одну из бомбейвудских мелодрам с песнями и танцами после каждого крупного эпизода.

– Интересная аналогия. Бомбейское кино в твоей интерпретации очень походит на греческий прообраз мелодрамы, в которой сценическое действие перемежалось музыкой и высшая справедливость торжествовала при любых обстоятельствах.

– А что ты скажешь по поводу моего интервью с Мистри в «Ледяном доме»?

Несколько мгновений он молчал. А потом сказал:

– Воды моего любимого Уолдена сольются со священными водами Ганга.

– Что?

– Это Торо. Говорят, что именно эти слова он произнес, когда узнал, что сто восемьдесят тонн льда из замерзших озер Массачусетса были отправлены в Калькутту и две трети груза успешно достигли пункта назначения.

– Но какое это имеет отношение к моему вопросу?

– Чистые воды западной философии призваны охладить наш наивный и несколько перегревшийся восточный разум, – ответил он сухо и без малейшего намека на шутку. – Ты, наверное, не слыхала, что те индийские кули, которым пришлось разгружать первую партию льда, жаловались, что он «жжет» им спину?

– В данный момент меня больше интересуют смерти хиджр.

– Мне кажется, мы говорим о довольно близких вещах. Я могу дать тебе книжку о хиджрах. Ты, по-видимому, не знаешь о том, что Арджуна, великий герой «Махабхараты», должен был целый год прожить евнухом?

Я перебила его, не позволив впасть в бесконечные рассуждения о Высшей Премудрости, к которым бывает склонен даже самый прозаически настроенный индиец, если от него требуют слишком уж прямого ответа на поставленный вопрос.