Лилия прокаженных - Патрик Данн Страница 27

— Тоже верно. Самое обычное дело для того времени. У некоторых чересчур религиозных женщин бывали видения, в которых они кормили Иисуса грудью.

— А вот это звучит несколько двусмысленно, не находите? — Мы подошли к самому краю сцены.

— Кино, телевидение и реклама приучили нас видеть в женской груди только сексуальность — о высоком и подумать смешно. В Средние века ее воспринимали иначе — как символ материнской, плотской и духовной любви одновременно.

— Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду. — Пола опустила глаза и словно с удивлением посмотрела на свою увеличившуюся грудь. Последнее время она должна была воспринимать ее совсем иначе, чем прежде. Девушка продолжала любоваться статуей. — Даже если бы она не кормила ребенка, в ней столько женственности… Смотрите, какой животик!

Пола снова не ошиблась. Складки платья, струящиеся из-под перехватывающего его выше талии пояса, подчеркивали округлые линии фигуры. Под одеждой угадывалось анатомически точное женское тело.

Мы поднялись на сцену и обошли вокруг статуи.

— Мне нравится накидка, — сказала Пола. — Никогда раньше не видела Деву Марию в красной мантии.

— Да, скорее это обычный цвет ее платья.

— Тогда почему же здесь накидка красная?

— Полной уверенности у меня пока нет. В изображениях Девы использовали самые дорогие пигменты, какие могли достать. Для ассоциирующегося сегодня с Марией ярко-синего цвета брали ультрамарин; постепенно он стал традиционным в Италии и за ее пределами. В северной Европе предпочтение отдавали кармину — тоже недешевому.

— Значит, статую сделали там?

— Не исключено, но цвет ничего не доказывает.

Кто-то кашлянул у входной двери — Полу разыскивал ее коллега.

— Читательница спрашивает о книге, которую ты для нее заказала.

Извинившись, Пола вернулась в библиотеку.

Я еще раз обошла вокруг статуи, чтобы получше рассмотреть скульптурное решение того, как Мадонна дает грудь Младенцу. Несмотря на простоту средневековых нравов, в какой-то мере влиявшую на изображения Марии Кормящей, ее обнаженную грудь рисовали или ваяли с надлежащей сдержанностью и почтением. Теоретически художественные образы Христа, Богородицы и святых создавались не ради самих себя, а чтобы, глядя на них, верующие возвысились умом и сердцем. Поэтому при передаче частичной наготы Пресвятой Девы соблюдались определенные условности, призванные оградить зрителей от неуместного и отвлекающего эротического воздействия.

Иногда дилемма решалась за счет того, что прильнувший к груди Младенец полностью ее прикрывал, — явно не наш случай. При другом подходе прибегали к неестественной стилизации обнаженной груди: на картинах ее рисовали плоской, одномерной, у скульптур она смотрелась чужеродным отростком, наспех прилепленным к туловищу. Освобожденная от одежды грудь стоявшей передо мной статуи выглядела как живая, намечена была даже ареола соска вокруг ротика ребенка, а вторая, налитая молоком, отчетливо проступала под платьем. Когда Богоматерь изображали в такой реалистической манере, лицу ее придавали иератическое, отрешенное выражение, опасаясь, как бы плоть не восторжествовала над духом. Однако наша Мадонна не стремила взгляд в неведомые дали, а смотрела прямо в глаза зрителю. На алых губах застыла полуулыбка, голова почти кокетливо склонилась к плечу. Выражение лица сбивало с толку — будто она приглашала полюбоваться собой и одновременно осуждала за то, что ее разглядывают.

Но даже внимательно изучая ее лицо, я не могла полностью отвлечься от линии стыка двух половин, спускавшейся по лифу платья до нижнего края юбки. Только сейчас я заметила, что это была «ножка» Т-образного соединения, горизонтальный стык которого проходил по воротнику. Похоже, статую собрали самое меньшее из трех частей: кроме двух половинок туловища, была еще третья секция — шея и голова. Означало ли это, что она разбирается, из-за чего линии соединений не обработали? Была ли она своеобразным контейнером? Скорее всего ее все равно сделали бы полой, чтобы снизить вес — легче нести Деву во время религиозных шествий. И все же, по словам Брайана Морли, понадобилось трое мужчин для погрузки статуи в кузов пикапа.

Зазвонил мобильный. По голосу Финиана я поняла, что он вне себя.

— Не хотел тебя отвлекать, но помощь нужна, как никогда. Сегодня утром в Брукфилд приехал патологоанатом из южноафриканской полиции, которого вызвал Шерри, и собирается сам осмотреть место, где обнаружили тело женщины. Они с отцом случайно встретились, и старик пригласил его домой, чтобы со мной познакомить. А у меня экскурсия для журналистов и писателей, я говорил. Ты бы не могла занять гостя час-другой, пока я не избавлюсь от этой братии?

Я сказала, что все сделаю. Потом заперла дверь центра и пошла попрощаться с Полой. В библиотеке, пробираясь между стеллажами, я заметила в конце прохода чьи-то высунувшиеся из-за полок длинные, голые, в синяках ноги. Одна лежала поверх другой, с пальцев безмятежно свешивалась сандалия. Поравнявшись, я увидела Дейзи Маккивер — пристроившись на низкой скамеечке, она перелистывала какую-то книгу. На ней были белая школьная блузка и синяя юбка, которую она поддернула намного выше колен, когда садилась. Рядом высились книжные полки с табличкой «Здоровье женщины». Я бросила взгляд на книгу, которую она читала, — что-то о репродуктивной деятельности человека.

Во рту у меня пересохло. Стараясь не шуметь, я быстро перешла в проход на противоположной стороне и сделала вид, что интересуюсь названиями книг на стеллаже. Что дальше? Подойти к ней значило вмешиваться в чужие дела, которые, строго говоря, меня не касались. С другой стороны, мать девочки — моя лучшая подруга. Как, по ее мнению, следовало поступить? Вероятно, не прятаться, а побеседовать с Дейзи.

«Все твое любопытство, Иллон, выкручивайся теперь как знаешь».

Дейзи почувствовала, что рядом кто-то есть, и посмотрела в мою сторону.

— А, Дейзи, привет, — весело поздоровалась я, словно только что ее заметила.

Дейзи захлопнула книгу и, покраснев, встала.

— В школе сегодня нет занятий?

— У нас перерыв на ленч — вот я и зашла в библиотеку.

Есть нисколько не хотелось, я даже не заметила, что уже полдень.

— Слушай, ты видела статую, которую мы нашли на кладбище Модлинс?

— Не видела, — буркнула она, ставя книгу на полку.

— Пойдем покажу. Не пожалеешь. — Я не очень соображала, что делаю, просто выигрывала время, чтобы подумать.

Опустив голову, Дейзи нехотя поплелась за мной.

Пока я без умолку несла что-то о средневековой деревянной скульптуре, она молча расхаживала вокруг статуи, постояла несколько секунд, вглядываясь в лицо Девы, потом зашла со спины и, едва касаясь, провела кончиками пальцев по красной мантии. Меня как током ударило.

Почему я сама ни разу к ней не прикоснулась? Конечно, профессиональная этика и все такое, хотя в прошлом мне случалось забывать о щепетильности, когда было нужно. Полгода назад один из членов моей команды — к сожалению, уже бывший — справедливо заметил, что обычно археологам приходится слишком быстро расставаться со своими находками и они не успевают к ним привыкнуть, сблизиться с ними, прочувствовать их. У музейных хранителей, даже у посетителей музеев, наверное, больше возможностей побыть наедине стем, что археолог добыл на раскопках. Разумеется, если нужно исследовать артефакт с научными целями, мы получаем к нему доступ; только это совсем не то, что чудесные мгновения, когда остаешься один на один со своим сокровищем в первые часы после того, как отыскал под землей.