Книга легиона - Наль Подольский Страница 26

Марго поделилась с Платоном самым интересным своим открытием: эпилепсия у поэта началась не в прошлом году, после суицидной попытки, а на несколько лет раньше. Легион был тогда еще жив, и если эпилепсия — свидетельство какой-то внутренней связи с ним, то сия творческая личность представляет для них объект особой значимости.

Платон отнесся к ее рассуждениям с некоторой долей скептицизма:

— Не можем же мы увязывать любую эпилепсию, проявляющуюся впервые у взрослого человека, обязательно с Легионом. Мы знаем одно — она возникает после специфических попыток самоубийства. Но с конечным выводом я согласен: этого поэта нужно — как у вас говорят — разрабатывать.

Тем временем сделали свое дело телефонные рычаги начальства Марго, и она была допущена в психушку, более того, можно сказать, въехала в нее триумфально. Сначала ее провели к главному врачу, который извинился за неправильное поведение своего сотрудника и спросил, желает ли она беседовать с Философьевым у него в кабинете или предпочитает в палате.

— В палате, — без запинки заявила Марго.

— У вас верное чувство ситуации, — тонко улыбнулся главный врач. — Для них очень важна привычная обстановка.

Затем он вызвал в свой кабинет заведующую отделением и приказал проводить Марго в палату, а также «создать условия для работы».

Врачиха была крайне раздражена, что Марго сочла совершенно естественным, но, помимо этого, еще и нервозна. Эге, голубушка, удивилась Марго, да ты меня просто боишься… Какие же такие грешки числятся за тобой? Личные отношения с пациентом, что ли?

— Сколько у них человек в палате? — как ни в чем не бывало по пути спросила Марго.

— Четыре, — буркнула карга обиженно.

Когда они вошли в палату, Марго без пояснений сообразила, кто из четверых Философьев. Он сидел по-турецки на койке и что-то вещал, а остальные слушали со вниманием, пожалуй, даже с подобострастием. Своей вальяжностью и апломбом он напоминал тюремного пахана, и Марго ощутила к нему неприязнь, но тут же ее погасила, ибо такой человек наверняка должен был обладать повышенной интуицией.

— Ко мне гость, — обратился он к своей аудитории, не меняя позы, — давайте закончим потом. — Его голос звучал печально и кротко, но притом и значительно.

Все трое слушателей согласно покивали головами и бесшумно пересели на койку подальше от него, у окна.

После взаимных представлений Марго был предложен единственный стул, а врачиха непринужденно уселась на койку, явно вознамерившись присутствовать при беседе.

Пока Марго прикидывала, как ее выпроводить достаточно решительно, но без силовых интонаций, чтобы собеседник не зажался еще до начала разговора, драматург сам проявил инициативу:

— Я думаю, наша гостья будет чувствовать себя естественнее, если мы будем беседовать вдвоем. — Глаза его светились умом и грустью, а голос звучал виновато и непреклонно сразу.

Ничего себе, больной, не без злорадства мысленно усмехнулась Марго. Но для чего он это сделал — решил подыграть Марго, заранее вербуя ее в сторонники, или хотел досадить врачихе?

Та обменялась с ним коротким взглядом, молча поднялась и ушла. Можно было подумать, она опасалась, как бы он не выболтал чего лишнего. Их отношения явно не укладывались в стандартную схему пациент — доктор.

У Марго была своя заготовка для начала разговора, но словоохотливость поэта смяла ее планы. Он говорил негромко, в ключе интимного понимания, и взглядом, и интонациями давая почувствовать, что с радостью опустился до интеллектуального уровня собеседника и полностью открыт для него:

— Сегодня удачный день. Я ждал встречи с вами, но не надеялся, что это случится именно сегодня. Это — Знак. Я очень рад, что мы с вами наконец встретились.

— Вы хотите сказать, что знали о моем существовании? — спросила Марго задумчиво и вполголоса, чтобы не разрушить доверительного характера беседы.

— Конечно. Я не знал, как вы выглядите и вашего имени, но не сомневался: вы должны появиться. Именно сейчас, когда мы в преддверии важнейших перемен в мире, мне так необходимы союзники, и вы среди них — главнейший. Вы об этом еще не догадываетесь, но вам уготована важная роль в грядущих событиях.

— Вы меня пугаете.

— Испуг — это естественно, и его не нужно стыдиться. — Философьев сделал мягкий жест раскрытой ладонью, то ли благословляя Марго, то ли отпуская ей все грехи, прошлые и будущие. — Страх скоро пройдет, как только вы осознаете свою роль и свою силу. Вы о многом могли заранее догадаться, но просто об этом не думали. Во-первых, мы с вами тезки. Мое имя Петр, а петра по-гречески — камень, филео — любить, а софия — мудрость. Мои имя и фамилия означают: камень, любящий мудрость. А Маргарита — это жемчужина, Софрон — благоразумный, то есть вас зовут «Благоразумная Жемчужина». По-моему, очень красиво, но дело не в этом. Камень, любящий мудрость и благоразумная жемчужина — это, по смыслу, одно и то же. В наших фамилиях общий корень, «соф», такие совпадения случайными не бывают. Теперь вы понимаете, что наша встреча сегодня — событие большой важности?

— Да, но почему так важно сегодня? Отчего именно сегодня? И какая роль меня ожидает? — пролепетала Марго, окончательно потерявшая нить его рассуждений.

От его умствований и вкрадчивой, требующей полного понимания, манеры изложения, у нее голова пошла кругом. Вот ведь окаянный, совсем заморочил… Марго провела по лицу ладонью, но ощущение дури не исчезло. Да, нелегкий у психиатров кусок хлеба… его врачихе не позавидуешь… а может, она попросту свихнулась?.. Когда-то давно ей Платон втолковывал о законе адекватности следящей и отслеживаемой систем, это что-то из кибернетики… А если и субъект, и объект исследования — существа живые, происходит взаимопроникновение способов мышления и ценностных синдромов… По-простому, после достаточно долгого общения можно поменять местами психиатра и психа, полицейского и преступника, и от этого ничего не изменится… Тогда она только посмеялась, хотя и восхитилась, как ловко Платон жонглирует парадоксами. А может, на самом деле все так и есть?

Не без усилия заставив свое сознание отвлечься от потока мыслей и вслушаться в усыпляюще-складную речь поэта, Марго понадеялась, что не пропустила ничего, представляющего интерес для дела. На слово «Легион», произнесенное даже шепотом, она вскинулась бы мгновенно. Но он продолжал нести околесицу, упакованную в грамотные литературные фразы:

— В условиях, когда новые теории и новые модели Вселенной создаются на каждом шагу, когда пропаганда зла выглядит умно и наукообразно, естественно, бесконечно трудно разобраться, что же происходит на самом деле. Я еще вчера сомневался, но теперь совершенно ясно, что большая разборка вот-вот начнется. Нас отделяют от нее дни, а может быть, даже — часы. Ваше появление — важный Знак, но, конечно, есть и другие. Все ресурсы накопления сил исчерпаны, это видно хотя бы по тому, что творится в мире. Безумие политиков, войны, катастрофы, массовые психозы — это только верхушка айсберга, десять одиннадцатых которого скрыты от наших глаз. Я думаю, и с достаточными основаниями, что расстановка сил — в нашу пользу. Лжепророки и лжебожества займут свое место там, где им полагается быть, то есть нигде, и в первую очередь тот, который сидит сейчас на самом верху и думает, что он — главный. Вы понимаете, кого я имею в виду? — Философьев опасливо огляделся и понизил голос до шепота.