Все мертвые обретут покой - Джон Коннолли Страница 26

Никколо, или Никки, был моложе Винченцо на два года и занял его место, став правой рукой отца. Я тогда только начал работать в полиции, и мне часто приходилось наблюдать, как Никки колесил по городу в бронированном «кадиллаке» в окружении охраны, создавая себе репутацию такого же головореза, как и отец. К началу восьмидесятых семья справилась с первоначальным отвращением к торговле наркотиками и принялась наводнять город дурманом всех мастей, который только могла заполучить. Большинство прежних торговцев благоразумно сошли с дистанции, а потенциальных соперников-конкурентов либо вытесняли угрозами, либо без особых церемоний пускали на корм рыбам.

Иное дело семья Ярдиз. Ямайские банды безо всякого почтения относились к установленным правилам и не признавали авторитетов. Они смотрели на итальянцев и видели поживу. Ими была перехвачена партия кокаина на два миллиона долларов и убиты двое боевиков Ферреры. Никки приказал в ответ устроить отстрел Ярдиз: были разгромлены их клубы и дома, не пощадили даже женщин. За три дня погибло двенадцать человек, включая большинство тех, на ком лежала ответственность за кражу кокаина.

Вероятно, Никки вообразил, что на этом все закончится и вернется прежний порядок. Он продолжал разъезжать по улицам на своей машине, ел в тех же ресторанах, где и прежде, и вел себя так, словно после такой демонстрации силы угроза со стороны ямайцев улетучилась, как дым.

Никки был помешан на «Да Винченто» — шикарном частном ресторане в окрестностях Бенсонхерста, где свои итальянские корни не забывали. Возможно, Никки притягивало созвучие названия с именем брата, но его мания привела к тому, что он приказал заменить обычное стекло в окнах и дверях ресторана на особо прочное, типа того, что устанавливается для защиты президента. И стал спокойно наслаждаться итальянской кухней, не опасаясь нападения убийц.

Но как-то ноябрьским вечером в один из вторников, только Никки успел сделать заказ, черный фургон припарковался в переулке напротив, задними дверцами к окну. Возможно, Никки видел, как он остановился, заметил, что стекло с окон было снято и заменено черной проволочной решеткой, может быть, он даже нахмурился, когда дверцы резко распахнулись, внутри фургона сверкнула короткая вспышка и под действием отдачи затряслась решетка.

А еще у него, вероятно, хватило времени заметить, как снаряд РПГ-7 мчится к окну со скоростью шестьсот футов в секунду, оставляя позади дымный хвост. Вой снаряда проник сквозь толстые стеклянные панели, прежде чем они лопнули от взрыва. Стекло и фрагменты горячего металла разнесли Никки Ферреру на столько кусков, что в гроб, который три дня спустя пронесли по церкви, было попросту нечего положить.

Троица из ямайской семьи как в воду канула, и старик Феррера вымещал свою ярость на врагах и друзьях. Бизнес его начал хиреть, и соперники сомкнули ряды, усматривая в слепой ярости безумца удобный случай поквитаться с Феррерой и избавиться от него раз и навсегда.

И когда его мир, казалось, готов был рухнуть, у ворот особняка появился человек и заявил, что хочет поговорить со стариком. Он также просил передать, что у него есть кое-какие новости о семье Ярдиз. Охранник доложил наверх, и Бобби Сциорре позволили войти, предварительно обыскав. Однако досмотр получился неполный: Сциорра отказался показать, что у него в черном пластиковом мешке. Держа под прицелом, его проводили к дому и приказали остановиться на лужайке в пятидесяти футах от крыльца, где его поджидал хозяин.

— Если ты попусту потратишь мое время, ты покойник, — пообещал старик Феррера.

В ответ Сциорра с мрачной усмешкой вытряхнул содержимое мешка на залитую светом лужайку. По земле покатились, сталкиваясь, три человеческие головы, и локоны волос напоминали мертвых змей, а Бобби Сциорра, чудовищное подобие Персея, стоял над ними с жестокой ухмылкой. Не успевшая застыть свежая кровь густыми каплями набухала по краям мешка и медленно падала в траву...

В ту ночь Бобби Сциорра попал в яблочко. Через год он уже занимал высокое положение в иерархии семьи. Поражала не только головокружительная скорость, с какой проходил его взлет, но и почти полное отсутствие сведений о прошлом Сциорры. В картотеке федералов он не значился, да и Феррера мало что сумел выяснить. До меня доходили слухи, что однажды Сциорра пересекся с кланом Коломбо и что какое-то время он действовал во Флориде сам по себе, как «свободный художник». Этим информация о нем и ограничивалась. Убийство важных фигур в ямайской группировке оказалось достаточным, чтобы заслужить доверие Стефано Ферреры и быть принятым в семью после соответствующей церемонии в подвале дома на Стэйтен-Айленде, при которой капля крови из указательного пальца Бобби Сциорры связала его с Феррерой и его приспешниками.

С этого дня трон Ферреры охраняла грозная и влиятельная сила в лице Бобби Сциорры. Он ловко вел старика и семью через всевозможные перипетии, возникшие после принятия особых статусов, направленных на борьбу с рэкетом и позволяющих федералам привлекать к судебной ответственности не только отдельных лиц, совершивших уголовное преступление, но также организации и группы, получающие доходы от таких преступлений. Основные гангстерские семьи Нью-Йорка (Гамбино, Лучезе, Коломбо, Геновезе и Боннано — четыре тысячи членов разного ранга) понесли ощутимые потери, лишившись глав семейств, угодивших за решетку, а то и вовсе на тот свет. Но семья Феррера этой участи избежала, и все благодаря стараниям проницательного и дальновидного Бобби Сциорры, который дал возможность клану выжить, умело жертвуя малозначительными фигурами.

С годами старик, возможно, предпочел бы играть в семье более скромную роль, отойдя на второй план, если бы не Санни. Тупоголовый, насквозь порочный Санни не мог похвастаться и малой толикой того ума, что имели братья, но склонностью к насилию он превзошел обоих. За какое бы дело он не брался, оно неизменно заканчивалось кровопролитием, но самого Санни такое положение трогало очень мало. Чересчур полный и обрюзгший для своих лет — ему было за двадцать, но не больше тридцати — он обожал убивать и калечить. Причем особое, почти сексуальное возбуждение приносила ему смерть невинных.

Постепенно отец отстранил его от дел и предоставил вариться в собственном соку: накачиваться стероидами, проворачивать мелкие сделки с наркотиками, окунаться в проституцию и время от времени давать выход страсти к насилию. Бобби Сциорра пытался удержать его пусть даже под минимальным контролем, но Санни не признавал ни контроля над собой, ни здравого смысла. Он был носителем такого пышного букета пороков и отличался настолько гнусным и злобным нравом, что, стоило бы только отцу умереть, сразу же выстроилась бы предлинная очередь желающих поторопить сынка последовать за папашей.