Взгляд Медузы - Торкиль Дамхауг Страница 26

Сесилия Давидсен домой не пошла. Она проделала пешком весь путь от больницы вверх до своего Виндерна. Теперь она продолжала подниматься выше. Склоны уже накрыла тень. Так она и бродила без цели несколько часов. Прошла мимо станций «Рис» и «Шлемдал», до самого «Воксеносена», потом опять двинулась вниз, в сторону пруда Холмен-даммен.

Сколько врачей озаботились бы тем, чтобы прийти к ней домой и лично рассказать о том, что случилось? Гленне был одним из немногих, кому было не все равно. Ему не было все равно, что она умрет. «Мама, не умирай!» Прошло девять дней. Он был совсем другим, чем в своем кабинете на Бугстад-вейен. Вообще-то, изначально она хотела, чтобы ее врачом оказалась женщина или пожилой мужчина. Аксель же Гленне был моложе ее. И все-таки, привыкнув к нему, она быстро поняла, как ей повезло. Он умел сделать так, чтобы она расслабилась. Он был высокий и сильный, казалось, ему все нипочем. Но на прошлой неделе, когда он пришел к ней домой, он вел себя неуверенно, чуть ли не растерянно. Он пришел потому, что хотел поговорить с ней сам, лицом к лицу. Он пришел рассказать, что она умрет. Она уже знала это. С того самого времени, как почувствовала, что шарик растет. И все же она никак не могла сообразить, зачем же он стоит здесь, у нее в дверях. А Бенедикта поняла. Прежде чем заснуть в тот вечер, она сказала: «Мама, не умирай!» И вместо того чтобы сказать: «Нет, маленькая моя, я не умру еще долго-долго», она заплакала. Бенедикта изо всех сил старалась утешить ее. Но когда позже вечером вернулся домой Хендрик, она сидела на диване, смотрела прямо перед собой и была не в силах сказать хоть что-нибудь. Не отваживалась. Будто если она сказала бы ему об этом, то все это обрело бы реальность. И она осознала бы, что это правда.

Во второй половине дня она пошла в Уллеволскую больницу. Долго разговаривала с медсестрой. В конце концов появился и хирург, который должен будет ее оперировать. «Это вы Сесилия Давидсен?» Ей так хотелось ответить «нет», крикнуть, что ему нужна другая женщина. Но выхода не было. Врач располагал к себе; было совершенно очевидно, что он очень занят, но все же нашел время поговорить с ней. Но и ему было понятно, что ничем хорошим это не может закончиться. Он не сказал, что, мол, она справится с этим. Он сказал: «Давайте будем реалистами. Мы сделаем все возможное, но трудно сказать, насколько это поможет».

Он отправил ее на больничный. Она пожалела о том, что согласилась. Сидеть дома и ждать. Со всеми этими мыслями, от которых некуда было деться. Всякий раз, как она пыталась их отогнать, они овладевали ею с новой силой. Хокону уже восемнадцать. Он справится. «Справится? Он гораздо сильнее привязан к тебе, чем хочет показать». Но он справится. А думать надо о Бенедикте. Остаток детства, всю юность и всю молодость провести без матери. Согласится ли Хендрик перейти на менее высокую должность? Заняться менее сложным делом? Невозможно себе представить. Он попросит помощи у своей матери. Она еще вполне бодра, хотя и не такая шустрая, как в былые времена. Или он обратится к своей сестре. Отдаст ребенка ей на воспитание. Мысль, что Бенедикта будет подрастать у его сестры, вынудила ее остановиться и ухватиться для поддержки за фонарный столб. Накатила тошнота. А что, если Хендрик найдет себе другую? Да что угодно, лишь бы Бенедикта не оказалась у золовки.

Она вышла на мостки, постояла там, всматриваясь в темную даль пруда. Ей бы поплакать, но не получалось. Она не плакала с того самого первого вечера, когда сидела на постели Бенедикты и гладила ее по волосам: «Нет, маленькая моя, я не умру еще долго-долго». Шаги по гравию, чуть в стороне. Они приближались. Она не могла заставить себя обернуться.