Туристка - Мария Литошко Страница 26

Мне больше не хотелось плакать. Слёзы вытеснила ненависть. Впрочем, она никуда и не уходила, только теперь её питала некая иная сила. Роли поменялись: я почувствовала себя не жертвой, а охотником.

…В машине ехала спокойно, ничего не говоря и даже не пытаясь слушать его слова. Но в этот раз мы не просто вошли в дом: Рашид за волосы вытянул меня из машины и потащил за собой, словно собаку. Мне пришлось бежать за ним быстро на полусогнутых ногах, схватившись за его массивную руку. Было больно, но я, гордо стиснув зубы, не издала ни единого звука.

— Очень жаль, что рождения ребёнка ждать ещё три месяца! Я еле сдерживаюсь от желания убить тебя прямо сейчас!

— Да, давай! Сделай это на глазах у своей матери и других женщин! — презренно сказала я. — Они меня не выносят, ненавидят, потому что я иностранка. Но сейчас вижу ужас в их глазах. Скажи, этим женщинам известно, что ты и отцы их будущих детей — убийцы?

Конечно, он не дал мне ответа. Я и сама знала его.

Рашид втолкнул меня в комнату и запер дверь.

На этот раз он учёл все свои ошибки: больше никто, кроме него, не имел права и возможности войти в мою комнату. Так Рашид уверовал, что навсегда перекрыл мне все пути к спасению. Но существует одно правило, о котором не следует забывать: даже будучи уверенным в своей победе, когда кажется, что противник слаб и почти повержен, не стоит терять бдительность и радоваться раньше времени, поворачиваясь к противнику спиной: можно даже не заметить, как удача в один миг перейдёт на его сторону. Этот закон работает, как часы, будь то игра или война.

Злость способна сделать дух сильнее, возродить его из самой глубины отчаяния. Силу злости трудно вообразить человеку, чьё сердце пребывает в покое.

Лица друзей — Уильяма, Фатимы, Юсуфа — незримо присутствовали перед моим взором. Они стали моей опорой, а злость — огнём, который горел ярче желания выжить. Для страха не осталось места. Он превратился в пепел среди углей, подогревающих жажду моей мести.

* * *

Эр Рашидия, июнь, 2011 год.

Та ночь показалась мне самой долгой, как и следующий за ней день. Меня одолевали голод и обезвоживание. Ребенок тревожно толкался, напоминая о моём долге — накормить его, вот только я ничего не могла сделать и просто ждала. Всё это было нелегко, однако казалось ничем, в сравнении со случившимся горем. Я скорбела о своих погибших друзьях. Запечатлённое в памяти нельзя ни забыть, ни стереть. Их страшная смерть служила напоминанием о долге отмщения и о том, что сдаваться нельзя, просто невозможно!

Рашид хотел наказать меня: лишить сил и тем самым сделать ещё смиреннее. Но, наказывая меня, он забыл, что вместе со мной страдает и ребёнок, которого он так страстно желал получить. Он снова включил воду. Я могла открыть кран и попить, но вода сильно пахла хлором. Поднося сухие губы к струе, я чувствовала едкий химический запах и, несмотря на сильную жажду, не решалась сделать глоток, казавшийся ядом.

— Потерпи, малыш! — шептала я своему ребёнку. — Ему не жаль меня, но о тебе он вспомнит и сжалится.

— Именно так делают покорными диких лошадей, — высказался Рашид, когда, наконец, вошёл в мою комнату.

Он стоял у кровати и смотрел на меня сверху вниз, а я лежала, лишённая сил, остановив взгляд в одной точке на потолке. В этот миг меня радовало лишь то, что я нашла в себе силы духовные — перетерпела и не умоляла его о помощи. Садистов и убийц больше всего вгоняет в тоску и огорчает, когда их не умоляют. Если жертва сдалась, смирилась, отдалась воле обстоятельств настолько, что не боится умереть, и даже боль не вынуждает её лить слёзы и умолять, то игра становится неинтересной. Садист лишается возможности получить удовольствие, ради которого он всё это затеял, — абсолютную власть над жертвой, где он возомнил себя Богом, в праве которого — сохранить жизнь либо отнять её.

Я выглядела спокойной. Мои руки были сложены на животе, а Рашида не удостоила взглядом даже на одно мгновение, чем явно вывела из себя.

— Смотри на меня, когда я говорю с тобой! — заорал он, но я не вздрогнула.

Тогда он схватил меня за лицо своей грубой рукой и заставил посмотреть на себя.

— Пусть ненадолго, Елена, но ты усвоишь мои законы!

— Елена? А почему не Айлин? — с ухмылкой спросила я по-арабски.

— Предательница и лгунья! Ты недостойна этого имени, жалкая европейка! И не смей больше говорить на этом языке!

— Говоришь со мной так, будто я грязное ничтожество, но, в сравнении с тобой, я чиста, как ангел!

По глазам было видно, как ему не терпится от меня избавиться, а руки, казалось, подрагивали от желания свернуть мне шею. Однако всё, что Рашид мог позволить себе сейчас, — ударить меня по лицу. В этом ударе отразилась его беспомощность: он не был хозяином момента. Я же, проигнорировав мгновенно проходящую боль, ощутила полную власть над своим врагом и дерзко засмеялась, глядя ему в лицо.

В гневном замешательстве Рашид выбежал из комнаты, но вернулся спустя несколько минут.

— Ешь! — он поставил передо мной поднос с едой. — Мой сын должен родиться здоровым, и я всё для этого сделаю! Завтра я привезу из города врача.

Ещё никогда прежде мясо и овощи не казались такими вкусными, и это было не только из-за голода: я наслаждалась тем, что больше не нужно сдерживать своих эмоций, а мой враг, хоть и временно, оказался в моей власти.

На следующий день, как и обещал Рашид, ко мне пришёл врач — женщина лет тридцати.

— Вам придётся выйти, — сказала она. — Я не могу осматривать женщину в присутствии мужчины, — пояснила врач, видя, что Рашид не собирается выполнять её просьбу.

Рашид вышел из комнаты, недовольно хлопнув дверью.