Не гаси свет - Бернар Миньер Страница 25

Штайнмайер показалось, что стол и комната закружились в вихре. Невозможно… Этого просто не может быть…

Она перечитала мейл. Закрыла глаза. Снова их открыла. «Все это нереально!»

— Это написала не я… — начала было оправдываться женщина.

— Брось, Кристина! Кому, кроме нас с тобой, может быть известно, как Жеральд называет тебя, когда ты злишься? — усмехнулась аспирантка.

— Что?! — Ее собеседница покачала головой. — Жеральд так меня называет?

На лице похожей на Мадлен красавицы отразились нетерпение и презрение:

— Не прикидывайся…

— Я действительно не понимаю, Дениза! Я ничего тебе не посылала. Когда это пришло?

— Вчера вечером…

Он. Больше некому. Но как ему удалось так много узнать?

— Не морочь мне голову, Кристина! Там твой электронный адрес, — терпеливым тоном профессора, наставляющего особенно тупого студента, сказала Дениза. — Письмо отослали с твоего компьютера. Плюс подпись… По-моему, вполне достаточно.

— Ты рассказала Жеральду?

— Не успела.

— И не рассказывай. Пожалуйста…

— Значит, ты признаешь, что сочинила это… этот…

Кристина колебалась. Она могла продолжить все отрицать. Она должна была все отрицать. Как ей поступить? Рассказать о моче на коврике, о звонке в прямой эфир, о походе в полицию и о мерзком послании на ветровом стекле? Журналистка прекрасно понимала, какой эффект возымеют ее слова. Дениза решит, что у нее развивается паранойя, и будет злословить с подружками: «Бедняжка окончательно рехнулась, ей самое место в психушке… Не понимаю, что в ней находит Жеральд…»

— Да… — с трудом выговорила Штайнмайер.

Собеседница наградила ее сожалеющим взглядом и удрученно покачала головой: она свои выводы сделала. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Кристина знала, что она думает: «Вот же черт, нарвалась на умалишенную…»

— Мне очень нравится Жеральд, — мягким тоном произнесла Дениза, и радиожурналистка прочла в ее зеленых глазах открытый вызов. — Он замечательный человек и потрясающий руководитель. Повторяю: между нами ничего нет, но я его люблю…

«Повторяешься, милочка, я поняла, едем дальше…»

— И потому спрашиваю себя… — аспирантка говорила все медленнее.

— Ну-ну, продолжай…

— Та ли ты женщина, которая ему нужна…

Фраза прозвучала как пощечина.

— Можешь повторить? — приподняла бровь мадемуазель Штайнмайер.

— В любом случае тебе следует показаться психиатру, — не меняя тона, произнесла Дениза, забыв о сдержанности и хороших манерах.

Несколько бесконечно долгих секунд Кристина, не моргая, смотрела на застывшее «стоп-кадром» лицо зеленоглазой стервы, а потом заговорила, мгновенно сорвавшись на крик:

— ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ?!

Сидевшие за соседним столиком студенты обернулись: скандал между двумя красотками обещал бесплатное развлечение.

— КАК ТЫ СМЕЕШЬ РАЗГОВАРИВАТЬ СО МНОЮ В ПОДОБНОМ ТОНЕ?! — Журналистка произнесла эти слова низким вибрирующим голосом, почти по слогам, и в них было столько неистовой злобы и неконтролируемой агрессии, что ее соперница отшатнулась, словно получив удар в солнечное сплетение. Теперь на них смотрели почти все посетители.

— Извини, это, конечно, не мое дело… — Дениза отстраняющимся жестом подняла руки. — Жеральд — взрослый мальчик, он сам решает, что ему делать со своей жизнью…

«Даешь задний ход, гадина?! Поздно!» Кристина почувствовала, как к ней возвращается старый верный друг — гнев. И на этот раз она не станет сдерживаться. О нет…

— Ты чертовски права — это не твое дело. Пора нам поговорить начистоту. Ты чуточку слишком усердная для аспирантки. — Штайнмайер сделала упор на последнем слове. — Чуточку слишком — как бы это сказать, чтобы не обидеть? — надоедливая. Улавливаешь мысль?

Она в упор взглянула на Денизу, которая была слишком потрясена, чтобы отвечать.

— Дам тебе совет: в будущем занимайся своими делами… сосредоточься на диссертации. На своей ГРЕБАНОЙ ДИССЕРТАЦИИ. Иначе я попрошу Жеральда передать тебя другому научному руководителю.

С этими словами разгневанная радиоведущая встала и добавила:

— ДЕРЖИСЬ ПОДАЛЬШЕ ОТ МОЕГО МУЖЧИНЫ!

Направляясь к двери, Кристина прошла мимо столика, за которым сидел коротышка с черными, как угольки, глазами. Он отложил газету, поднес к губам кружку и проводил ее равнодушным взглядом. Росту в нем было где-то метр шестьдесят пять — маловато для мужчины, над такими вечно подшучивают и подсмеиваются, — но сложен он был хорошо: накачанные мускулы, тонкая талия… Все дело портило его лицо — почти женское, с изящным носом, пухлыми губами и высокими скулами. Бритый череп тоже выглядел бы уместней на женских плечах — уж слишком идеальной была его форма. Картину довершало отсутствие бровей и длинные белые ресницы. Контрастировали со странной внешностью только черные глаза, в которых таилась бездна. Взгляд этих глаз никто не назвал бы опасным или проницательным: он был пустым…

На парне были парка цвета хаки и черная толстовка с капюшоном, из-под которой выглядывала серая футболка, так что он ничем не отличался от сидевших вокруг студентов, разве что был на несколько лет старше. Он смотрел в спину Кристине, оценивая взглядом знатока все изгибы и округлости ее тела, а потом глотнул пива, мысленно отметив, что ни один мужчина не последовал его примеру: неприлично лезть в чужие дела! Большинство людей в этой стране поразительно наивны — как ангелы или евнухи. Они ничего не знают о тех, с кем сталкиваются каждый день, им неведомы истинное страдание, пытки, смертельные муки детей… Они не слышат рыданий, которыми полон этот мир, и не представляют себе, как взрывается истерзанный болью мозг… Ни один из них не сидел в подвале, воняющем мочой, дерьмом и потом, где человеку кажется, что время остановилось, и он вдруг понимает — всегда слишком поздно, — что ад существует здесь и сейчас, что его врата могут открыться в любой момент, а его невидимые слуги ходят по улицам и ездят в метро.

Он вспомнил строки из стихотворения своего соотечественника: