Деликатесы Декстера - Джеффри Линдсей Страница 25

— Ну это не делает его виновным и сейчас.

Дебора наклонилась вперед, и мне показалось, она хочет ударить меня делом Бобби Акосты.

— Черта с два не делает, — сказала она и, к счастью для меня, открыла папку, вместо того чтобы запустить ее мне в голову. — Нападение. Покушение на убийство. Нападение.

Крупная автомобильная кража. — Она виновато посмотрела на меня, произнося последнюю фразу. — Его дважды арестовывали, когда кто-то умирал при невыясненных обстоятельствах, и это было как минимум убийство по неосторожности, но оба раза отец выкупал его. — Она закрыла папку и хлопнула по ней рукой. — И это далеко не все. Но каждый раз все заканчивалось одинаково: отец выкупал его, несмотря на кровь на руках. — Она покачала головой. — Это очень трудный ребенок. Он убил как минимум двоих, и у меня нет абсолютно никаких сомнений: он знает, где эти девушки, если еще не убил.

Деб, конечно, была права. Не только потому, что прошлые преступления обязательно означают сегодняшнюю вину, нет, я почувствовал, как Пассажир заинтересованно пошевелился во сне, как задумчиво поднялись его брови, когда Дебора читала список преступлений Бобби. Прежний Декстер совершенно определенно добавил бы имя Бобби Акосты к списку вероятных товарищей по играм. Но Декстер-2 не занимался подобными вещами. Вместо этого я только сочувственно кивнул.

— Может быть, ты и права.

Дебора вскинула голову.

— Может быть? Я права. Бобби Акоста знает, где девочки. И я, мать твою, не могу до него даже дотронуться из-за его отца.

— Ну… — начал я, прекрасно понимая, что ничего нового не скажу, и поэтому произнес: — Ты не можешь бороться с правительством.

Дебора несколько секунд безо всякого выражения смотрела на меня.

— С ума сойти, — удивилась она, — сам придумал?

— Ну же, Деб, — признаю, мой голос прозвучал несколько раздраженно, — ты знала, что так и случится, оно и случилось, так в чем дело?

Она резко выдохнула, сложила руки на коленях и опустила взгляд. Это было гораздо хуже, чем резкий ответ, которого я ожидал.

— Не знаю, — сказала она, — может быть, дело не в этом. — Она повернула руки ладонями вверх и посмотрела на них. — Может быть, это… Не знаю. Да всё.

Если мою сестру действительно беспокоило всё, то легко понять, почему она пребывает в таком несчастном состоянии. Наверное, трудно не сломаться под грузом ответственности за всё. Но мой опыт общения с людьми подсказывал: если кто-то жалуется на всё, это означает, что его беспокоит одно маленькое и конкретное нечто. И я знал: в случае с моей сестрой дело обстояло именно так, пусть и казалось, будто она в самом деле отвечает за всё. Ее грызло и заставляло вести себя таким образом совершенно определенное нечто. И, припомнив разговор о ее бойфренде, я решил, что знаю, в чем дело.

— Это Чатски?

Она вскинула голову.

— В каком смысле? Думаешь, он бьет меня? Или изменяет?

— Нет, что ты, — сказал я, заслоняясь рукой, на случай если ей придет в голову ударить меня. Я знал: он не посмеет изменить ей, — а мысль о том, что кто-то может бить мою сестру, казалась смешной.

— Нет, я имею в виду вчерашний разговор. Об этих, как их, биологических часах.

Она опять повесила голову и уставилась на руки, сложенные на коленях.

— Ага. Я это сказала, да. — Она покачала головой. — Ну что, это все еще правда. И чертов Чатски даже не хочет говорить на эту тему.

Я посмотрел на свою сестру и вынужден был признать, что мои эмоции характеризовали меня не с лучшей стороны, поскольку моей первой мыслью после услышанных от нее откровений было: «Вау! Я действительно сочувствую настоящему человеку с настоящей человеческой проблемой». Поскольку постепенное превращение Деб в жалеющий себя студень затронуло какие-то человеческие струны в самой моей глубине, за дверью, недавно открытой появлением Лили-Энн. И я обнаружил, что для ответа мне не надо вспоминать подходящие слова из какого-нибудь сериала. Я действительно сопереживал, и это казалось поразительным.

И, почти не задумываясь, что делаю, я встал и подошел к ней. Положив руку на плечо, я сказал:

— Мне очень жаль, сестренка. Я могу чем-нибудь помочь тебе?

Естественно, Дебора напряглась и сбросила мою руку. Она встала и посмотрела на меня с выражением, только наполовину напоминавшим ее обычный оскал.

— Для начала перестань вести себя как мать Тереза. Господи, Деке, что в тебя вселилось?

И прежде чем я смог хоть как-то объяснить свое поведение, она вышла из кабинета и скрылась из виду.

— Рад был помочь, — сказал я ей в спину.

Может быть, я просто был новичком в стране эмоций, чтобы действительно понимать и вести себя соответственно. Или Деб требуется время, чтобы привыкнуть к новому, способному сопереживать Декстеру. Но мысль о злодее или нескольких злодеях, отравивших водопровод Майами, обретала все большее правдоподобие.

Когда я уже собирался уходить, мир стал еще более странным. Зазвонил мой сотовый, я взглянул на него и, увидев имя Риты, взял трубку.

— Алло?

— Декстер, привет. Это… эмм… я.

— Конечно, — сказал я ободряюще.

— Ты все еще на работе? — спросила она.

— Как раз собираюсь уходить.

— О, хорошо, потому что… Я имею в виду… если… вместо того чтобы забирать Коди и Эстор… — сказала она. — Потому что сегодня не нужно.

Я мысленно перевел фразу и понял: по какой-то причине я не должен сегодня забирать детей.

— О… А почему?

— Просто… Их там уже нет, — ответила она, и пока я пытался осмыслить эту новость, мне на секунду показалось, что с ними произошло нечто ужасное.

— Что? Где они? — с трудом пробормотал я.

— О, — сказала она, — твой брат забрал их. Брайан. Он решил сводить их в китайский ресторан.

Какие интересные переживания я начал испытывать благодаря превращению в человека. В данный момент, к примеру, я от удивления лишился дара речи. Я чувствовал, как волна за волной на меня накатывают мысли и чувства: гнев, изумление, подозрение, мысли о том, что же все-таки замышлял Брайан, почему Рита на это соглашается и как поведут себя Коди и Эстор, когда вспомнят свою неприязнь к китайской кухне. Но какими бы многочисленными и разнообразными ни были мои мысли, я оказался не в состоянии произнести что-либо членораздельное. И пока я пытался хоть что-то выговорить, Рита сказала:

— Мне надо идти: Лили-Энн плачет, — и повесила трубку.

Мне показалось, что я стоял и прислушивался к тишине всего несколько секунд, но, наверное, прошло довольно много времени, поскольку я почувствовал сухость во рту из-за того, что долго держал его открытым, а рука, сжимавшая телефон, вспотела. Я закрыл рот, убрал телефон и отправился домой.