Дело о пеликанах - Джон Гришэм Страница 24

В руках он держал литровую бутылку вина инастоящую пиццу из ресторана «Мама Роза». Это происходило после девяти вечера всубботу. Постучав еще раз, он стал смотреть на аккуратные коттеджи и бунгало,стоящие вдоль улицы. Внутри звякнула цепочка, и он тут же улыбнулся. Чувствозаброшенности исчезло.

— Кто там? — спросила она, не снимая цепочки.

— Томас Каллаган, вспоминаешь? Я у твоей двериумоляю меня впустить, и мы вновь будем играть и дружить.

Дверь открылась, и Каллаган сделал шаг внутрь.Она взяла вино и прикоснулась к его щеке.

— Мы все еще друзья? — спросил он.

— Да, Томас. Я была занята.

Он прошел за ней через небольшой кабинет вкухню. На столе находились компьютер и большое количество толстых книг.

— Я звонил. Почему не перезвонила?

— Меня не было дома, — сказала она, выдвигаяящик и доставая штопор.

— У тебя автоответчик. Я разговаривал с ним.

— Ты что, затеваешь ссору, Томас?

Он посмотрел на ее голые ноги.

— Нет! Клянусь, я не сумасшедший. Я обещаю неделать этого. Пожалуйста, прости, если я кажусь тебе огорченным.

— Перестань.

— Когда мы отправимся в постель?

— Ты не выспался?

— Нет, но… Ладно, Дарби, ведь прошло целых триночи.

— Пять. Что за пицца?

Она вынула пробку и наполнила два стакана.Каллаган следил за каждым ее движением.

— О, это одна из специальных субботних пицц,куда они бросают все, что предназначалось для помойки. Креветочные хвосты,яйца, рачьи головы. Вино дешевое тоже. У меня трудно с деньгами. К тому же язавтра уезжаю из города и поэтому должен экономить. И поскольку я завтрауезжаю, я подумал, не провести ли мне эту ночь в постели с тобой, чтобы неискушать себя с какой-нибудь заразной женщиной в Вашингтоне. Как ты думаешь?

Дарби открывала коробку с пиццей.

— Похоже на колбасу с перцем.

— Могу ли я рассчитывать лечь с тобой впостель?

— Может быть, позднее. Пей свое вино и давайпоболтаем. Мы с тобой давно не беседовали.

— Я беседовал. Я беседовал с твоимавтоответчиком целую неделю.

Он взял стакан с вином, и они прошли вкабинет. Дарби включила стерео. Они удобно расположились на диване.

— Давай напьемся, — сказал он.

— Ты такой романтик.

— У меня есть нечто романтическое и для тебя.

— Ты пил целую неделю.

— Нет, не целую, а восемьдесят процентовнедели. И в этом виновата ты, потому что избегала меня.

— Что случилось с тобой, Томас?

— Меня лихорадит. Я весь взвинчен, и мне нужнакомпания, чтобы удержаться на краю. Что ты скажешь?

— Давай напьемся наполовину. — Она отпила винаи положила ноги на его колени.

У него перехватило дыхание.

— Когда твой рейс? — спросила она.

Он пил вино большими глотками.

— В час тридцать. Прямой до Вашингтона. Ядолжен зарегистрироваться в отеле в пять, а в восемь у нас обед. После этогоменя могут вытащить болтаться по улицам в поисках любовных приключений.

Она улыбнулась:

— Хорошо, хорошо. Мы займемся ими через минуту.Но давай сначала поговорим.

Каллаган с облегчением вздохнул.

— Я смогу проговорить десять минут, потом яупаду в обморок.

— Что у тебя на понедельник?

— Обычные умопомрачительные дебаты о будущемПятой поправки, затем комитет составит проект предложенного отчета, которыйникто не одобрит. Во вторник опять дебаты, еще один отчет, возможно, перебранкаили две, затем мы объявим конференцию завершенной и, ничего не добившись,отправимся по домам. Я вернусь во вторник поздно вечером и хочу встретиться стобой в каком-нибудь очень хорошем ресторане, после которого мы бы могливернуться ко мне для интеллектуальной беседы и животного секса. Где пицца?

— Там. Я принесу ее.

Он гладил ее ноги.

— Не двигайся. Я совершенно не голоден.

— Зачем ты ездишь на эти конференции?

— Я участник, и я профессор, а это значит, чтоя должен встречаться с другими образованными идиотами и принимать резолюции,которые никто не читает. Если я не буду ездить, деканат посчитает, что я невношу вклад в академическую науку.

Она наполнила стаканы.

— Ты очень нервничаешь, Томас.

— Я знаю. Это была очень тяжелая неделя. Ясодрогаюсь при мысли о кучке неандертальцев, переписывающих конституцию. Мыбудем жить в полицейском государстве через десять лет. Я ничего не могуподелать с этим, поэтому я, вероятно, запью.

Дарби медленно потягивала вино и наблюдала заним.

— Я начинаю пьянеть, — сказала она.

— С тобой всегда так. Полтора стакана — и тыначинаешь пасовать. Была бы ты ирландкой, смогла бы пить всю ночь.

— Мой отец был наполовину шотландец.

— Это не совсем то.

Каллаган скрестил ноги на кофейном столике ирасслабился. Он нежно гладил ее лодыжки.

— Можно, я покрашу твои ногти?

Она ничего не ответила. Он фетишизировалпальцы ее ног и не меньше двух раз в месяц настаивал, чтобы она позволяладелать ей педикюр ярко-красным лаком. Они видели это в фильме «Булл Дарем», и,хотя он не был таким изящным и трезвым, как Кевин Костнер, ей стала нравитьсяинтимность этого момента.

— Пальчиков сегодня не будет?

— Может быть, позднее. Ты выглядишь такимуставшим.

— Я отдыхаю, весь переполненный, однако,мужской силой, и ты не отделаешься от меня под предлогом того, что я выгляжуусталым.

— Выпей еще вина.

Каллаган выпил и глубже погрузился в диван.

— Итак, мисс Шоу, кто сделал это?

— Профессионалы. Разве ты не читал газет?