Будь моей - Лора Касишке Страница 23

От него откровенно пахло потом.

Он был моложе Натана.

Он так и не сказал мне, откуда и куда едет. Когда песня закончилась, он провел руками вдоль моей спины, глянул в глаза, будто размышляя, стоит ли меня поцеловать, понял, что не стоит, и проговорил:

— Спасибо, красавица. — И ушел, бросив меня посреди танцплощадки, тщетно пытающуюся прийти в себя и как ни в чем не бывало вернуться к Джону.

Пока мы шли к стоянке, Джон не проронил ни слова.

Он отпер переднюю пассажирскую дверцу, и я забралась в машину. Сев рядом, он откинул с колен подол моего платья, нагнулся вперед и, опустив руку, провел ею по моим икрам. В тусклом свете фонаря, болтавшегося на водосточном желобе у входа в «Стивер», на меня блеснули его глаза. Скользя ладонью вверх по моему бедру, он насмешливо-серьезным тоном произнес:

— Ты вела себя очень плохо.

И просунул руку мне между ног. Только тут до меня дошло, до чего возбуждена моя разгоряченная и влажная плоть.

— Дома, — заявил он, — я за это трахну тебя по полной программе.

Я с трудом сдерживала дыхание. Когда мы добрались до дома, у меня настолько ослабели колени, что ему пришлось вытаскивать меня из машины.

«Вы что там, спятили? Где вас черти носят?»

«Что случилось? Весь вечер сижу у телефона. Когда получите это сообщение, сразу же перезвоните».

«Приехали! Теперь я должен узнавать о собственной матери от Гарретта Томпсона? Может, мне позвонить Гарретту, чтобы выяснить, куда она, черт возьми, подевалась?»

«Вы еще вполне можете мне позвонить. Здесь на три часа меньше, чем у вас. Баиньки пока не собираюсь. Жду. Хотелось бы наконец услышать, что там вообще происходит».

Только когда мы закончили в постели (Джон, не выходя из меня, приступил к делу по второму разу), я заметила, что на автоответчике мигает кнопка. От Чада скопилось аж семь сообщений.

Кажется, я была слишком пьяна, чтобы набрать его номер на память. Пришлось искать его в телефонной книге, затем я ошиблась номером, напала на какую-то тетку, тоже навеселе, которая швырнула трубку, едва поняла, что я не туда попала.

Чад ответил после первого же гудка. Ни тени сонливости в голосе — одна ярость. Мне даже почудилась дрожь, появлявшаяся в нем всегда, начиная с двухлетнего возраста в минуты злости или огорчения, из-за чего создавалось впечатление, будто он говорит из тамбура поезда, с перестуком мчащегося по рельсам.

— Ну наконец-то! Спасибо за звонок, мамочка.

— Извини, Чад. Мы с папой выходили…

— До двух часов ночи? На школьную вечеринку?

Я не вытерпела и рассмеялась.

— Что смешного, мам? Я весь вечер проторчал в общаге! От волнения чуть с ума не сошел!

— Ну что ты, что ты. Это я так… — Я трусливо замолчала — как бы не заподозрил, что я выпила.

— Может, все-таки расскажешь, что произошло?

— Что ты имеешь в виду? — На одно безумное мгновение я подумала, что он подразумевает мои обжимания с дальнобойщиками у «Стивера».

— Что я имею в виду? Я имею в виду, что Гарретт сказал мне, что ты сбила на шоссе оленя. С тобой все в порядке, мам?

— Конечно, Чад, конечно, со мной все в порядке. Бампер помяла, вот и все. В остальном все нормально. — Я помолчала. — За исключением оленя.

— Господи! — воскликнул Чад. — Ты же могла погибнуть! Вы должны перебраться в город. Эти поездки слишком опасны. Дай мне папу.

Джон был в душе. Я слышала, как шумит вода. Он напевал что-то бравурное, из какой-то оперы. Потом он сразу же провалится в глубокий сон.

— Он уже в постели, — сказала я Чаду. — Передам, чтобы завтра он тебе позвонил.

— Ну ладно. А теперь тебе тоже не мешало бы пойти спать. Ты ходила к врачу? Ты убедилась…

— Да ничего со мной не случилось, — успокоила я его.

— Откуда ты знаешь, мам? А вдруг у тебя повреждение позвоночника? Или ушиб внутренних органов? Внешних симптомов может и не быть. Ты ударилась головой?

— Нет, Чад. Если кто и ударился, то только олень. — Я опять не удержалась и захихикала. Я все еще не протрезвела.

— Очень смешно, мам. Просто умора. Ладно, иди спать. А папе скажи, чтобы завтра мне перезвонил. И спасибо, что все-таки объявилась.

Он повесил трубку.

Утро встретило меня похмельем. От физического напряжения во время секса болели мышцы живота. Между ног и на внутренней стороне бедер кожу жгло как огнем. Такие знакомые, но практически забытые последствия страсти.

— Я хочу, чтобы ты выяснила, кто твой тайный поклонник, — сказал вчера ночью Джон, поворачивая меня к себе и вглядываясь в мое лицо, когда входил в меня. — И трахнула его.

— Хорошо, — прошептала я.

— Я хочу, чтобы ты позволила ему делать с тобой все, что заблагорассудится, — добавил он.

— Хорошо.

— Я хочу, чтобы ты трахнулась с другим.

Его глаза сузились, и я прочитала в них чувство такой силы, какого не видела многие годы. Эта глубоко запрятанная страсть заставила мое сердце отчаянно забиться, как будто я увидела зверя, вырвавшегося из клетки зоопарка, или громилу с пистолетом в руке, врывающегося в банк. Теперь может произойти все что угодно, подумала я, и меня окатило волнение, к которому примешивался страх. Привычная обстановка вдруг осветилась какими-то небывалыми возможностями, и они меня пугали.

— Ты меня понимаешь? — спросил он, положил руки мне на плечи и резко прижал лицо к моей шее.

— Да, — ответила я, выгибая спину ему навстречу.

Уже гораздо позже, после того как мы закончили заниматься любовью, я спустилась вниз, позвонила Чаду, повесила трубку, поднялась по лестнице обратно, нашла Джона спящим — после душа он голым лежал на спине, — только тогда я задумалась: неужели он говорил серьезно.

Судя по выражению лица, он и не думал шутить.

Но то был секс.

Влияние минуты, сексуальная фантазия. Разумеется, его слова нельзя воспринимать буквально. В прошлом мы никогда не смели и пытаться воплотить в жизнь нечто подобное, даже когда были молоды и бездетны, работали за гроши, так что терять нам было почти нечего, а времени впереди было хоть отбавляй. В тот единственный раз, когда из-за Ферриса я чуть было не сбилась с пути истинного, Джон реагировал вполне определенно, проявив множество чувств, только не радость и не довольство. Случилось это много лет назад. Я рассказала ему, что Феррис признался мне в любви и мы даже целовались (сегодня этот поцелуй украдкой на парковке кажется мне таким невинным), и пришла в жуткое смущение, когда Джон принялся в слезах умолять меня («Ты не можешь разрушить нашу семью, Шерри. Ты не можешь поступить так со мной и с Чадом. Пожалуйста, обещай мне, что ты не сделаешь этого, что ты сейчас же бросишь его и возвратишься к нам»). В общем он впал в раж, схватил ночник у кровати и размахивал им у меня перед лицом.