Проклятый город. Однажды случится ужасное... - Лоран Ботти Страница 23

Затем Ле Гаррек осторожно положил руку матери ей на грудь, снова надел очки и негромко кашлянул.

— Думаю, теперь нам можно уходить, — сказал он, обращаясь к Бертеги. Голос писателя был тихим, но твердым.

Служащий снова накрыл тело простыней, и комиссар и писатель направились к выходу. У двери Ле Гаррек обернулся и спросил служащего:

— Почему у нее такой рот? Я имею в виду, почему он открыт?

Молодой человек слегка смутился.

— Это из-за… вскрытия, — нерешительно произнес он. — То есть… до него тело стараются как можно меньше трогать.

Ле Гаррек, нахмурившись, повернулся к Бертеги.

— Но зачем понадобилось вскрытие? Вы же сказали, что она умерла от сердечного приступа.

— Да, так и есть, но… кое-что непонятно. У вас найдется время выпить кофе?

* * *

— Телефонные провода были перерезаны, — без всяких околичностей сказал комиссар.

Он и Ле Гаррек сидели в кафе — красивом словно игрушка, небольшом полукруглом здании XVIII века, стоявшем на площади Освобождения как раз напротив мэрии.

— Я не понимаю.

— Мы с коллегами тоже не понимаем. Ваша мать была найдена мертвой с телефонной трубкой в руке. Оказалось, что телефонные провода перерезаны. К тому же… — Бертеги слегка поколебался, но закончил фразу: —…вы сами видели, какое у нее было выражение лица…

Бертеги заметил, как Ле Гаррек моргнул за темными стеклами очков.

— Все, что нам удалось… — снова заговорил он.

— Этого достаточно, чтобы предположить, что ее смерть не была естественной? — перебил комиссара Ле Гаррек.

— Ну… это ведь вы автор детективов, а не я.

Молчание. Глоток кофе.

— Во всяком случае, этого достаточно, чтобы назначить расследование, — продолжал Бертеги. — Так или иначе, ваша мать хотела позвонить, но ей помешали это сделать. Таким образом, тот, кто перерезал провода, прямо или косвенно виноват в ее смерти. Наша работа — его вычислить. А расследование убийства, даже непредумышленного, подразумевает и вскрытие.

— Я так понимаю, вы хотите сказать, что моя мать была в каком-то смысле… убита?

— Я хочу сказать, что она собиралась позвонить, а то, что она не смогла этого сделать, привело к роковым последствиям. Остается выяснить, зачем она хотела позвонить… и кому.

— Все, что вам удастся выяснить — это что какой-то соседский мальчишка решил позабавиться и это скверно кончилось.

Бертеги в который раз попытался различить выражение глаз Ле Гаррека, и снова безуспешно. Но нехорошее ощущение усиливалось. Кажется, его собеседник вовсе не жаждал узнать истину.

— Давно вы не виделись с матерью? — спросил комиссар.

На губах Ле Гаррека появилась безрадостная улыбка.

— Это вам нужно для расследования?

— Я знаю, что вы не были в Лавилле много лет, — добавил Бертеги, словно не слыша вопроса.

— Да, это так…

— Почему?

— Даже не знаю… может быть, из-за тумана.

— Я переехал в Лавилль пять месяцев назад и только сегодня утром его впервые увидел, ваш знаменитый туман. К тому же с десяти утра он начал рассеиваться.

— Вот подождите еще несколько недель… Тогда вы меня поймете.

— Но, по крайней мере, летом тумана нет.

— Когда живешь здесь с самого детства, то кажется, что город все время в тумане… и летом, и зимой.

После этих слов Ле Гаррек отпил еще кофе. Чашка Бертеги так и оставалась полной. Комиссар размышлял. Ясно, что писатель пытается сбить его со следа — напускает туману, так сказать. Кстати, довольно умело. Ну, на то он и сочинитель… Чем-то его манера напомнила Бертеги Сюзи Блэр, астролога.

— Вы давно прибыли в город? — спросил он.

— Чуть больше трех недель назад.

— Трех недель?! Но где же вы жили все это время? Я так понимаю, не у матери?

— В «Золотой виноградине».

Бертеги не смог сдержать ироническую гримасу. «Золотая виноградина» — небольшой, но очень дорогой отель, устроенный в стиле средневекового постоялого двора. Он располагался на небольшой возвышенности, откуда открывался потрясающий вид. Цены тоже потрясали.

— Надолго вы собираетесь остаться?

— Пока не знаю…

— Хм… вы приехали сюда писать?

— Ну, скажем так: я приехал сюда в поисках вдохновения. Я не знаю, сколько еще времени здесь пробуду. Так же как не знаю, буду ли писать здесь роман или просто делать заметки… погружаться в атмосферу.

— В туман…

— Да.

Бертеги замолчал, размышляя. Если он спросит Ле Гаррека напрямую, виделся ли тот с матерью, это ни к чему не приведет.

— С тех пор как вы прибыли, ваша мать ни разу не упоминала о чем-то вроде… ну, скажем, угроз в свой адрес?

— Я… нет… если и говорила, то не мне, по крайней мере. Мы с ней не виделись.

Это подтверждало слова горничной. Бертеги решил, что заставит противника отступить на заранее подготовленные позиции, но этот маневр оказался преждевременным: Ле Гаррек ни о чем не подозревал.

— Вы с ней были не в самых лучших отношениях, так?

Ле Гаррек снял очки. При дневном свете полицейского поразил необычный цвет глаз писателя — темно-серый, переливчатый, с сумрачным блеском, унаследованный от покойной матери.

— По правде говоря, комиссар, сегодня у меня нет никакого настроения говорить о моих отношениях с матерью…

У Бертеги было ощущение, что писатель собирается еще что-то добавить, например «не в день ее смерти», «не с полицейским», но вместо этого он сказал:

— Вы будете держать меня в курсе дел?

Затем вынул из кармана визитную карточку и ручку. Начертав что-то на карточке, он слегка подвинул ее комиссару, и она легко скользнула по гладкой поверхности стола. Бертеги взглянул на визитку: бледно-голубой фон, инициалы — НЛГ — и адрес электронной почты. Больше ничего — ни домашнего адреса, ни телефона, ни рода занятий. Визитная карточка человека, тщательно оберегающего свою частную жизнь от посторонних вторжений и отнюдь не демонстрирующего свой социальный статус. Плюс к тому считающего, что его должны узнавать по одним лишь инициалам, словно это такая же узнаваемая аббревиатура, как, например, ДЭН — «доктор экономических наук», или что-нибудь в этом роде.

Однако для полицейского он записал номер своего мобильного телефона — быстрым, острым почерком.

После этого Ле Гаррек встал, надел куртку, снова нацепил очки, вынул из кармана несколько монет и положил на стол. Затем протянул руку Бертеги, явно торопясь распрощаться.

— Вы знаете, что в вашей комнате на рю де Карм все осталось по-прежнему? — мягко спросил комиссар.