Дети бури - Дин Кунц Страница 23

В субботу, в десятом часу, съев простой ужин вместе с остальными и не в силах как следует заинтересоваться романом, который читала, Соня в одиночестве пошла погулять по саду к северу от "Морского стража". Лерой Миллз поддерживал его в безупречном состоянии: здесь росло в красочном порядке множество кактусов всех разновидностей, миниатюрных пальм, апельсиновых деревьев, тропических роз, бугенвиллей, диких орхидей всех оттенков. Ее притягивал один запах за другим: во второй раз зацвели апельсины, нежно пахла бугенвиллея, кактусы отдавали плесенью, сотни орхидей поражали разнообразием. Это была удивительная, волшебная страна цветов, где даже в полумраке цветы казались яркими и привлекательными. Здесь она могла забыть, хотя бы на время, свой страх и полностью отдаться общению с самыми прекрасными созданиями матери-природы.

По саду причудливо вились выложенные камнем дорожки, манившие ее от одного цветка к другому, от пальм к апельсинам, от орхидей к розам, сквозь аркады вьющихся растений и снова на волю. Ярко освещенные окна "Морского стража" бросали желтые блики, доходившие даже сюда. Эти блики давали ощущение безопасности и покоя.

Если бы девушка на секунду остановилась, то смогла бы расслышать неумолчный шорох морских волн, которые набегали на пляж совсем близко от сада. Это был ритмичный, мягкий звук, успокаивающий, как материнский поцелуй.

Соня присела на каменную скамейку, установленную в двадцати футах от дорожки, между двумя густыми кустами тропических роз, доходившими ей до плеча, прислушиваясь к шуму моря и наслаждаясь экзотическими ароматами, висевшими в неподвижном воздухе плотным облаком. Скамейка пряталась в тени, и, должно быть, поэтому появившийся на тропинке человек ее не заметил и быстро, решительно прошел мимо по направлению к "Морскому стражу", не видя девушки...

Ей показалось, что сквозь гипнотический рокот прибоя и отзвуки каждой набегающей волны послышался кашель: один раз, резко, как будто кто-то хотел прочистить горло.

Через секунду, наклонившись вперед, чтобы лучше слышать, она как будто расслышала шум приближающихся шагов на дорожке. Внезапно, когда человек вышел из-под аркады бугенвиллей на дорогу к дому, ее догадки подтвердились.

Соня поднялась, чтобы встретиться с ним, кто бы он ни был.

Неожиданно где-то на границе сознания возникла мысль, что это мог быть совсем незнакомый человек, – а если даже и знакомый, то вовсе не обязательно друг. Однако она отбросила пессимистические рассуждения и пошла к дорожке.

Соня не могла видеть, кто там был, потому что темнота скрывала лицо, как маска, и играла странные шутки с ростом и телосложением.

Он все еще не замечал девушки.

Она заметила, что, идя таким быстрым шагом, мужчина пройдет мимо еще до того, как она окажется на дорожке, и окликнула:

– Кто здесь?

Фигура застыла неподвижно.

– Билл?

Он ничего не сказал.

– Билл? – повторила Соня, но только потому, что надеялась на такую встречу, а не потому, что узнала его.

Казалось, мужчина примерз к одному месту.

Был заворожен...

Она тоже остановилась в полудюжине шагов от него, получив какой-то подсознательный сигнал об опасности, все еще не в состоянии разглядеть, кто это. Виден был только силуэт. Масса теней очертаниями была больше всего похожа на мужчину, но и только.

– Рудольф?

Она слышала его дыхание.

Он молчал.

Потом так, как будто слова принадлежали какому-то другому человеку, магическим образом завладевшему ее телом, почти бессознательно Соня произнесла:

– Кен?

Он повернулся и побежал.

– Подождите! – вскрикнула она.

Мужчина исчез в аркаде, из-под которой только что вышел; темная фигура полностью растворилась в глубокой тени лиственного туннеля, пропала, как джинн, вернувшийся к себе в лампу.

Она последовала за ним.

Соня знала, что на этот раз столкнулась лицом к лицу с тем самым человеком, который угрожал Алексу и Тине... который выгнал семью Доггерти из дома в Нью-Джерси и заставил приехать на остров, в "Морской страж"... который рассказывал о ноже и об увечьях... о мучениях и смерти. Она не могла бы дать ни единого реального или хотя бы косвенного доказательства своих предположений; они основывались только на каком-то шестом или седьмом чувстве, на какой-то необъяснимой, но сильной вспышке провидения – это был тот самый человек!

Если Соня была права, если здесь был тот безумец, который вызвал столько беспокойства, то она не могла дать ему уйти, не бросив прежде хотя бы один беглый взгляд на его лицо или не увидев любой другой отличительный признак, который позже позволил бы его опознать: точный рост, сложение, манеру одеваться.

Она побежала за ним.

Море, продолжавшее мерно биться о берег, было окончательно забыто, цветы тоже.

Она могла думать только о том, как бы догнать незнакомца.

Девушка откинула листья и почувствовала, как они скользят по обнаженным рукам, словно нежные крылья насекомых, и вступила в темноту.

Она думала, что он пробежит через всю аркаду и снова выскочит на открытый воздух, пересечет оставшуюся часть сада и скроется в гуще сосен слишком быстро, чтобы она успела туда добраться; однако она ошиблась.

Он не покидал аркаду, а тихо стоял у левой стены, затаив дыхание и прислушиваясь к шагам.

Ждал ее.

Она не обманула его ожиданий.

Девушка вскрикнула, когда налетела в темноте на незнакомца, перепуганная, как котенок при виде змеи.

Она повернулась.

Мужчина схватил жертву, снова повернул ее лицом к себе, хотя в этом мраке она могла только предполагать это.

Выпустив ее руки, он тут же крепко вцепился в горло.

Соня вскрикнула.

Это был ужасно слабый крик, слишком тихий, чтобы его кто-нибудь мог услышать и оказать помощь. Бесполезный, больше похожий на шепот крик...

Он прижал девушку спиной к стене аркады.

Жесткие ветки впились в нее, как когти, причиняя боль, раня нежную кожу...

Даже теперь, трепеща и извиваясь под давлением крепких, сухих, уверенных рук, Соня пыталась хоть как-то рассмотреть своего мучителя. Лицо мужчины было совсем близко от ее собственного. Она чувствовала его ускоренное, возбужденное дыхание... Однако темнота была слишком густой, слишком насыщенной для того, чтобы по-настоящему его рассмотреть. Было понятно, что мужчина боялся быть узнанным.