Пока моя красавица спит - Мэри Хиггинс Кларк Страница 22

Он забирал почту каждый день, беря ключ из коробочки у Этель на столе. Конверт от Симуса был запихнут в ящик, даже немного высовывался наружу. В основном же в ящике была всякая реклама. Счета Этель направлялись прямо к ее бухгалтеру. Дуг просмотрел конверты и бросил их на стол. Все, кроме одного, без марки — «зарплата» от Симуса. Его конверт даже не заклеен как следует. Было хорошо видно, что в нем лежит письмо и чек.

Совсем не трудно открыть его, а потом снова заклеить. Он потянул за краешек и осторожно, стараясь не порвать, открыл конверт. Из него выпал чек. Господи, здесь было бы над чем поработать графологу. Если когда-нибудь состояние стресса изображали графически, то это был бы почерк Симуса, сплошь состоящий из пляшущих каракуль.

Дуг положил чек обратно, раскрыл письмо, прочитал его, потом прочитал еще раз и у него от изумления отвисла челюсть. Что за черт... Он осторожно вложил письмо, лизнул клейкий краешек и крепко прижал к конверту. В сознании Дуга, как застывшая картина, возник Симус, почти бегом пересекающий улицу, засунув руки в карманы. Он явно что-то задумал. Что же за игру он затеял, написав благодарность Этель за отказ от дальнейших алиментов и в то же время, вкладывая чек?

"Судя по всему, она освобождает его, " — подумал Дуг, и вдруг мурашки побежали у него по телу. — « А вдруг так и предполагается, что письмо прочтет не Этель, а он?»

* * *

Придя домой, Нив с удовольствием увидела, что Майлс основательно прошелся по магазинам. «Ты даже зашел в „Забарс“, а я уж думала, что мне придется завтра раньше закрыться. Теперь я смогу кое-что приготовить уже сегодня». Она предупреждала, что задержится из-за накопившейся бумажной работы. Про себя Нив подумала, что, слава Богу, он не спрашивает, как она добиралась домой.

Майлс приготовил небольшую баранью ногу, отварил на пару зеленую фасоль и сделал салат из помидоров и лука. Он сидел за небольшим столом на кухне, поставив рядом с собой открытую бутылку бургундского. Нив переоделась в узкие брюки и свитер, со вздохом облегчения опустилась в кресло и потянулась к вину. "Очень мило с твоей стороны, Комиссар, " — сказала она.

«Ну, коль скоро ты взялась угощать завтра мушкетеров из Бронкса, я решил это заслужить». Майлс принялся нарезать мясо.

Нив молча наблюдала за ним. Хороший цвет лица. Глаза уже не больные, и взгляд не такой тяжелый. "Я терпеть не могу делать тебе комплименты, но ты выглядишь отменно здоровым, " — сказала она ему.

«Я нормально себя чувствую». Майлс положил аккуратно нарезанные ломтики баранины на тарелку Нив. «Надеюсь, что я не переборщил с чесноком».

Нив попробовала. «Замечательно. Так вкусно можно приготовить только в добром здравии».

Майлс потягивал бургундское. "Хорошее вино, " — его глаза затуманились.

«Некоторая депрессия, — объяснял Нив доктор, когда они обсуждали здоровье Майлса. — Это последствие инфаркта плюс тоска по работе, которую пришлось оставить ...»

"И вечная тревога обо мне, " — добавила Нив.

«Вечная тревога о тебе, потому что он не может себе простить, что не потревожился в свое время о твоей матери».

«Как с этим покончить?»

«Держать Никки Сепетти в тюрьме. А если это невозможно, найди отцу какое-нибудь занятие к весне. Сейчас он надломлен, Нив. И без тебя он будет чувствовать себя ненужным, но в то же время он ненавидит себя за эту моральную от тебя зависимость. Он очень гордый. Да, и еще: прекрати обращаться с ним, как с ребенком».

Это было полгода назад. Сейчас уже весна. Нив в самом деле старалась относиться к Майлсу, как и раньше, ни в коем случае не дать понять, что что-то изменилось. Они энергично обсуждали вместе все, что происходило в их маленькой семье и вне ее: от долга Нив Салу до политических новостей. «Ты первая за девяносто лет в роду Керни, кто голосует за республиканцев!» — бушевал Майлс.

«Это еще не значит, что борьба проиграна».

«О, это становится опасным».

И вот сейчас, когда все понемногу стало возвращаться в свое русло, он так встревожен из-за Никки Сепетти. И неизвестно, сколько это может продлиться.

Так размышляла Нив, бессознательно покачивая головой. Она бросила взгляд вокруг себя, в который раз автоматически отмечая, что столовая все-таки самое ее любимое место в квартире. Потертый восточный ковер в синих и красных тонах; кожаные диван и кресла, удобные и уютные; фотографии на стенах: Майлс, получающий несчетное количество различных наград, Майлс рядом с мэром, Майлс с губернатором, Майлс с лидером Республиканской партии. Окна смотрят на Гудзон. В стиле Викторианской эпохи портьеры, которые повесила еще Рената, — темно-синие с темно-красным, едва заметные глазу блестящие полосочки красиво отражают свет хрустальных бра. Между светильниками фотографии Ренаты: на самой первой отец Ренаты запечатлел ее десятилетней девочкой — она почтительно смотрит на лежащего с забинтованной головой Майлса; Рената с новорожденной Нив; Рената с Нив, которая начинает ходить; Рената, Нив и Майлс с масками и трубками для подводного плавания, они только что вылезли из воды. Эта фотография сделана за год до смерти Ренаты.

Майлс поинтересовался меню на завтрашний обед: «Я не знаю, что именно ты собиралась готовить, поэтому на всякий случай я купил все».

«Сал заявил, что не намерен поститься вместе с тобой, а епископ заказал песто».

"Я прекрасно помню времена, когда для Сала бутерброд, сделанный из белого хлеба, казался невиданным лакомством, и когда мать Девина посылала его купить на пять центов рыбный пирог и банку спагетти «Хейнц», — проворчал Майлс.

Попивая на кухне кофе, Нив принялась готовиться к завтрашнему приему. Книги рецептов, которыми пользовалась Рената хранились на полочке над раковиной. Нив достала свою любимую — старинную фамильную реликвию — с рецептами блюд Северной Италии.

После смерти Ренаты Майлс нанял для Нив частного преподавателя итальянского, чтобы та не забывала разговорный язык. Подрастая, один месяц летних каникул она проводила в Венисе со своими бабушкой и дедушкой, и первый год ее обучения в колледже прошел в Перуджи. Несколько лет она не притрагивалась к рецептам, избегая смотреть на пометки, сделанные четким, с завитушками почерком Ренаты. «Больше перца. Печь только двадцать минут. Сбрызнуть маслом». Перед глазами Нив вставала Рената, напевающая про себя, как всегда она делала, когда готовила. Вот она предлагает дочери что-то растереть, или смешать, или отмерить; вот она внезапно начинает возмущаться: «Дорогая, или это опечатка, или повар был пьяным. Кто же льет так много масла в салат? Это все равно, что пить из Мертвого моря».

Иногда Рената делала мгновенные зарисовки Нив на полях книги. Эти зарисовки были по сути очаровательными, великолепно выполненными миниатюрами: Нив, разодетая, как принцесса, сидит за столом; Нив рядом с огромной миской, Нив в костюме в стиле девушек Гибсона пробует печенье. Дюжины рисунков, каждый из которых лишь напоминает о невосполнимой потере. Воспоминания, которые они вызывают, слишком болезненны. Нив почувствовала, как увлажнились ее глаза.