Грязное мамбо, или Потрошители - Эрик Гарсия Страница 22

В первый же вечер за границей, забросив на плечо неподъемные сумки на ремне, мы с Гарольдом Хенненсоном сошли из грузового самолета на итальянскую землю и пробились сквозь толпу солдат к ближайшему наземному транспорту. Я почему-то думал, что у самолетных ангаров нас встретит толпа женщин с цветами, поцелуями и ключами от гостиничных номеров, но все достойные поп-звезды фантазии растворились в воздухе, едва открылись двери и в салон ворвался гул недовольных мужских голосов. Приказы полетели с молниеносной быстротой, и я не понял, какие адресованы мне, какие — Гарольду, а какие — остальным морпехам, бегавшим кругами по бетонной площадке. Пока раскумекал, что к чему, успел промаршировать с тремя разными взводами под бодрый припев «Гимна военной поры».

Командовавший нами лейтенант приказал мне убираться на хрен из аэропорта, но не переходить с бега на шаг, пока не найду взвода, к которому приписан. Но когда я припустил к двойным дверям, а мои получившие назначение соотечественники уже сидели в веренице открытых грузовиков, молодая красавица итальянка с черными как вороново крыло волосами заступила мне путь. Грудь у нее была небольшая, но так упруго натягивала майку без бретелек, что мои ступни будто примагнитились к земле, и я забыл о Соединенных Штатах, вооруженных силах и всяком понятии о сексуальной морали.

— Солдат, — сказала она, старательно выговаривая каждый звук большими пухлыми губами, — ты уезжаешь, чтобы умереть за меня! — И с этими словами буквально упала мне на грудь, крепко обхватила руками за талию и устроила моим гландам долгий, медленный и чувственный массаж языком.

Не знаю, то ли я ожидал демонстрации любвеобильных дам в аэропорту, то ли скучал по Бет, а может, хотел произвести впечатление на женщину своим чувством долга или просто был всегда готовым молодым парнем, застоявшимся в дороге, но я прильнул к этому рту и телу со всей молодой страстью, работая губами и языком в ритме ча-ча-ча. С тех пор видал я эти уличные нежности не скажу где.

Эта тварь стащила мой бумажник.

— Цыгане, — стращал меня Гарольд вечером, когда мы распаковывали сумки. — Ты с ними поосторожнее. Тырят все, что гвоздями не прибито.

— Она показалась мне классной, — защищался я.

— Сейчас она еще лучше, с лишней полусотней баксов в кармане.

Большая часть багажа Гарольда состояла из продуктовых запасов: металлические и стеклянные банки с белковым порошком и специальными энзимами и энергетические батончики с шестью разными добавками (на вкус все как один напоминали опилки). Во время разговора он вынимал это добро по штуке и расставлял под койкой ровными рядами.

— Морская пехота тебя как-нибудь прокормит, — сообщил я Гарольду. — Не обязательно давиться всякой фигней.

Но Гарольд был в своем репертуаре.

— В морской пехоте кормят хорошо, — согласился он. — Если ты смыслом жизни поставил себе стать морпехом.

— Метишь выше? — поинтересовался я.

— Я не хочу быть просто «одним из», — сказал он. — Я хочу быть лучшим.

Чем он в конце концов стал, так это красным пятном на желтовато-сером песке пустыни. Бедный Гарольд! На худой конец он согласился бы стать удобрением для пары кактусов, но взрыв танка начисто снес всю растительность в радиусе нескольких десятков метров.

Снимок попал в газеты под заголовком «Трое убитых на маневрах в Африке», и я уверен, что фотокорреспондент «Звезд и полос» запечатлел и мой левый рукав — я там скорбел по утрате товарища. На фото — выжженная земля с грудой искореженного, бесформенного металла в центре. Несколько солдат молча смотрят на место взрыва, не зная, что предпринять, обалдело переглядываются и пожимают плечами.

А тогда, в Италии, мы с Джейком заканчивали разбирать сумки, когда Гарольд приступил к своей первой порошковой трапезе за день. Шел уже четвертый час, но мы еще не видели командира — он куда-то уехал и, как нам сказали, не вернется до ночи.

В результате отсутствия сержанта наш взвод слегка расслабился по сравнению с привычным военным неврозом, привитым нам курсом боевой подготовки. С солдатскими шутками и солеными прибаутками мы познакомились с другими новобранцами, только-только расправлявшими крылья в условиях начала войны.

Рону Туми исполнилось девятнадцать, родом он оказался из Вайоминга, и была у него сестра — вылитый барельеф с горы Рашмор, не столько даже из-за каменной неподвижности физиономии, сколько из-за обилия растительности на лице.

Папаша Билли Брекстона торговал подержанными машинами в Альбукерке и посулил сыну директорское кресло, как только тот закончит старшие классы. В день получения аттестата папаша обещал передать ключи от офиса, когда Билли оттрубит четыре года в колледже; Билли подчинился. Потом был еще годик до магистра, второй до доктора, а папахен по-прежнему крепко держал бразды правления процветавшего предприятия. Когда за семейным обедом зашла речь о бизнес-школе, Билли спокойно встал, вышел из-за стола, из столовой, из дома, сел в драгоценный папашин «мустанг» шестьдесят четвертого года, разогнался на Мейн-стрит, въехал в будку таксофона, спокойно покинул дымящуюся груду металла, пошел пешком в местную призывную комиссию морской пехоты и подписал контракт. Ему было тридцать четыре — чуть не вдвое старше нас, и служба в армии стала его первой платной работой.

Бен Рознер был щупл, невысок и немногословен, зато его подружка появилась в декабрьском выпуске журнала «Мокрые киски», наделав много шума. Придравшись к тому, что на ней колпак маленького помощника Санта-Клауса, который под Рождество носили продавщицы ее универмага, и больше ни единой нитки на всем двухстраничном развороте, начальство уволило бедняжку, пообещав засудить «Мокрых кисок», но шумиха обеспечила девушке контракт модели для рекламных объявлений о сексе по телефону. Именно на нее вы смотрите, когда на другом конце провода шестидесятитрехлетняя карга пытается довести вас до оргазма. Бен гордо раздавал нам фотографии, как счастливый дедушка — снимки новорожденной внучки. Мы не преминули многократно воспользоваться снимками и прикопали их на будущее, зная, что в Африке долго не увидим женщин.

* * *

Я часто вспоминаю Билла Брекстона, морского пехотинца с докторской степенью — Доктор Морпех, как мы его уважительно называли, — и сказанное им однажды вечером, когда в казарме был потушен свет. Брекстон спал через койку от меня, и поверх храпящего Элиана Ортиса, колумбийца с запущенным апноэ, мы рассуждали о природе космоса и размере груди разных знаменитостей, причем чаще говорили о космосе.

Честно говоря, высказывался в основном Билл: он был чертовски хорошо образован, и хотя я понимал примерно половину из его слов, а запоминал и того меньше, время от времени ему удавалось загрузить меня всерьез и надолго.

— Есть такой ученый, — сообщил он мне однажды ночью. — В Германии или Голландии, не помню… Так вот, он предложил один эксперимент с кошкой.

— Что, давать мохнорылым наркоту или просто резать?

— Нет, — сказал Билл. — Дело совсем не в этом. Тот ученый — физик, он не проводил эксперимент, просто выдал идею.