Президент - Александр Ольбик Страница 22

Шел напрямки по лесопарковой зоне, ориентируясь по шумам, доносившимся от шоссе. Он шел и думал, как год назад его захомутали в селе Самашки. Он находился в кабине газика, трое омоновцев, которых он вез на блокпост менять смену, вышли, чтобы попить у самотечной трубы. Они направились вправо, а с левой стороны тянулся забор с предупреждающими надписями «Осторожно! Заминировано!» Он даже не видел, как две доски отошли в сторону и в них куницами проскользнули люди в масках. Он только почувствовал на щеке холодок от ствола автомата, а через секунду его буквально выдернули из машины и поволокли через дырку в заборе. Он слышал как совсем рядом кричали и звали его товарищи, услышал автоматную очередь и увидел отщепки отлетевшие от телеграфного столба. Но его волокли и волокли, как волчица в зубах волочит своих щенков — за загривок, не щадя и не обращая внимания на скулеж. Ей надо их спрятать. В подвале разрушенного дома Олегу завязали глаза, заклеили рот и со связанными руками оставили на ночь. Он слышал шорохи, стрельбу и один мощный взрыв, но его никто не трогал и никто с ним не говорил. Сколько прошло времени, он не знал.

Видимо, от пыли и плесени ему заложило нос и он задыхался, не имея возможности дышать через рот. И, наверное, умер бы от асфиксии, если бы под утро его не увели из подвала. Его куда-то везли, это чувствовалось по тряске и шуму автомобильного движка. Потом из машины его вытащили и положили поперек лошади: он ощущал специфический запах конского пота и слышал четкий стук копыт. По спине, по голове его гладили тугие ветки кизила и он понял, что его привезли в горы

Допрашивал его бородатый человек, говорящий с акцентом. Возможно, это был чеченец, а возможно, дагестанец, который начал с вопроса:

— Сколько ты убил наших людей?

Воропаев молчал, у него от сухости распух язык, а на деснах образовался соляной налет. Он не мог говорить, что допрашивающим было воспринято, как нежелание общаться. Бородатый ударил его кулаком в лоб и Олег потерял сознание. Придя в чувство, как во сне, услышал тот же вопрос: «Сколько ты убил наших людей» ? Понимая, что этот вопрос может быть последними звуками, которые он услышит в жизни, он промычал «не-ее… „, и мотнул головой. Стоящий поблизости молодой моджахед, перепоясанный пулеметными лентами, хихикнул: «Врет, шакал!“

— Нет! — неожиданно громко для себя выкрикнул Воропаев. — Нет, я шофер… У меня не было даже оружия…

— Куда ехал? Кто был в машине?

И посыпались вопрос за вопросом. Он попросил пить и молодой моджахед протянул ему чеченский, изогнутый в талии, кувшин. Олег алкал воду, как умирающая от жажды собака, и думал, что никогда не напьется. Вода заливалась за воротник, холодила грудь и он при этом напряженно искал варианты ответа на последний вопрос: «Как зовут командира и где находится часть?» Но ему всегда внушали, что лучше умереть, чем выдать врагу дислокацию части. Кто-то ударил по кувшину и его края едва не выкрошили ему зубы. Из рассеченной губы потекла кровь.

— Не знаю, я водитель… Мне не нужно было знать… — но он не договорил и новый удар в лоб выключил его сознание.

В себя он пришел в подвале — так по крайней мере ему показалось, ибо было темно и пахло сыростью. Он протянул руки и нащупал бугристую глиняную стенку. То, что это глина, он почувствовал пальцами, ногтями — твердая, но крошащаяся… Он лежал на чем-то твердом, но не на пустом камне, возможно, на какой-то подстилке. Ноги его были скованы наручниками. И хотя тело его испытывало тягчайшие муки, все его мысли были то в своей воинской части, то дома, в Подмосковье. Неизвестно через сколько часов ему принесли стакан козьего молока и кусок ржаного хлеба. И черепок с мутной водой. Это он успел заметить, пока крышка подвала была поднята.

Через несколько дней за него взялся пожилой, бородатый, в камилавке человек. Это был их «пряник. « Он говорил вкрадчиво, все время упоминал Аллаха и при этом задавал риторические вопросы: зачем, мол, такому большому и сильному государству, как Россия, такая слабая и маленькая страна, как Чечня? Она ведь миролюбивая и очень уважает свободу, а разве каждый народ, даже если он состоит из ста человек, не вправе бороться за свою независимость? Несколько дней его уговаривали и убеждали в том, что чеченский народ — беззащитная жертва, и что замечательный русский народ, совершенно случайно, по воле своих глупых руководителей, стал главным притеснителем обездоленных женщин, детей и стариков маленькой миролюбивой Чечни. И все время шло упоминание об Аллахе.

На какой-то день идеологической обработки с него сняли наручники и открыли крышку подвала. Отвыкшие от света глаза болели и слезились. Тот, кто его уговаривал стать мусульманином, принес и передал ему Коран. Вместе с ним — свечу и газовую зажигалку. Но он не дотронулся до книги, лишь переложил ее в изголовье.

Через пару недель его вытащили из погреба и с завязанными глазами отвели в пещеру, где пахло стеарином и керосиновыми запахами. Там горели огромные свечи и несколько фонарей «летучая мышь». Человек, к которому его доставили, сидел на расстеленном ковре и был одет в камуфляж. На голове — серая каракулевая папаха, что говорило о высоком чине человека. Воропаеву показалось, что это лицо он уже когда-то видел. Но память ничего не подсказывала.

— Как тебя зовут, парень? — спросил человек в папахе.

Олег назвался.

— Ты читаешь Коран? — человек взял лежащий сбоку от него фолиант и раскрыл книгу. — Скажи, Олег, что написано на четвертой странице, второй абзац сверху?

Воропаев, потупив взор, молчал. Возможно, так же молчали неофиты Христа, когда их пытали язычники? История повторяется. Человечество не умнеет.

Олег молчал. И тогда сказал человек в папахе: «Наш шириатский суд приговорил тебя к… расстрелу. Ты неисправим…» И его вывели из пещеры под звездное, подлунное небо. Его оттащили к белой скале, на фоне которой он казался слабой бессмысленной запятой, в которую нацелился ствол автомата того пацаненка моджахеда, который его называл шакалом и который подал ему кувшин с водой… Двое других чеченцев, смеясь и переговариваясь по-чеченски, стояли рядом, курили… Пахнуло анашой…

— Давай, — сказал один из них по-русски. — Чего, Ваха, ждешь? Стреляй бритоголового…

И тугой трассер, вырвавшись из ствола автомата, ушел к скале. Стукнулся об нее и искрами рассыпался. Воропаеву казалось, что вся Вселенная тонкой струйкой входит в его грудь и там умирает. Он закрыл глаза и опустился на колени. Ждал смерти. Но его ожгло один только раз: отрикошеченная от скалы пуля, дохлым опарышем клюнула ему в шею и скатилась на землю. Когда он открыл глаза, не увидел ни того, кто стрелял, ни тех, которые подзадоривали молодого Ваху. Он был один и не знал, что делать.

Олег сел на землю, глубоко опустив голову в колени. И поскольку ничего в мире не менялось, а кругом стояла оглушительная тишина, и не было поблизости ни одной живой души, он вскочил и побежал вниз, в заросли кизила. Ноги горели от острых камней, лицо царапали кусты, но он, вволю вцеживая в себя свободу, бежал и бежал. И вдруг ослепительный свет резанул в глаза. В самое нутро. Его сбили с ног и ногами же начали истязать его тело. Били до тех пор пока его сознание не заслонилось от реальности плотной чернотой. Пришел в себя в подвале. Явился другой, не «пряник» , седобородый с хитрыми глазками чеченец. Положил рядом с Олегом Коран.