Лед-15 - Линкольн Чайлд Страница 22

После ужина Маршалл снова вернулся в лабораторию, где до этого провозился весь день. Основная часть съемочной группы готовилась к намеченному на завтра эфиру, так что на базе было относительно тихо и его почти ничто не отвлекало. Склонившись над столом, он настолько увлекся работой, что не услышал, как сзади скрипнула дверь. Собственно, он понял, что не один, лишь когда за спиной раздался негромкий женский голос и зазвучали дивные строфы чарующего стиха:

Бесшумно они плясали в ночи, блестя сквозь желтый туман,

Как женские ножки, мелькали лучи в тени небесных полян,

И длился, длился их котильон, рождая в душе экстаз,

И мы смотрели, не зная, что он — только для Божьих глаз…

Он выпрямился и оглянулся. Позади него, прислонившись к другому столу, стояла Кари Экберг в джинсах и белом свитере с высоким воротником. В уголках ее рта играла легкая улыбка.

Маршалл тоже невольно заулыбался и в ответ произнес:

Шипящие змеи свивались клубком и выгибались мостом,

В горящем небе огромный дракон раздвоенным бил хвостом…

— Что, — спросил он, — оно опять разыгралось?

— Еще как.

— Знаете, впервые увидев здесь северное сияние, я все ждал, когда кто-нибудь процитирует Роберта Сервиса. [5]Не думал, что это окажетесь вы.

— Я влюбилась в его стихи еще в детстве, когда старший брат напугал меня до смерти, читая «Кремацию Сэма Макги» вслух в палатке при свете фонарика.

— Забавно, меня с ним знакомили почти так же. — Маршалл посмотрел на часы. — Господи, уже десять. — Потянувшись, он бросил на нее короткий взгляд. — Я думал, вы сейчас где-нибудь носитесь, занимаясь последними согласованиями.

Она покачала головой.

— Я ведь координатор проекта, помните? Я выполняю всю предварительную работу, забочусь о том, чтобы каждый знал, что и как ему делать. Как только здесь высадилась звезда, нужда в этом отпала. Я могу спокойно сидеть и смотреть, что будет дальше.

«Звезда», — подумал Маршалл, вспомнив утреннее прибытие Эшли Дэвис и то, как она обошлась с вышедшей встречать ее Экберг.

— А вы? — спросила нежданная гостья. — Вас целый день не было видно. Какие великие открытия вы совершили?

— Мы, палеоэкологи, не совершаем великих открытий. Мы просто пытаемся ответить на вопросы, заполнить пробелы в знаниях.

— Тогда почему работаете так поздно? Ведь все это никуда не уйдет. — Она махнула рукой в сторону ледника.

— На самом деле все уходит намного быстрее, чем вам может показаться. — Повернувшись к столу, Маршалл взял с него маленький желтый цветок. — Я нашел его прямо за ограждением сегодня утром, в снегу. Десять лет назад северная граница произрастания этих цветов проходила на сто миль южнее. Вот как все изменилось всего за десятилетие — из-за глобального потепления.

— Но я думала, глобальное потепление помогает в вашей работе.

— Таяние ледников позволяет мне собирать больше образцов за меньшее время. Я могу снять с поверхности тающего ледника все, что угодно: пыльцу, насекомых, семена сосен, даже атмосферные пузырьки, чтобы замерить содержание углекислого газа в древнем воздухе. Без хлопот, связанных с проникновением в ледовую толщу. Но это вовсе не означает, что меня радует охвативший планету процесс. Предполагается, что ученый должен быть беспристрастен.

Она посмотрела на него и опять улыбнулась.

— И вы именно такой? Беспристрастный?

Поколебавшись, он вздохнул.

— Если хотите знать правду… то нет. Глобальное потепление чертовски пугает меня. Но я не подвижник, я просто лучше, чем прочие, вижу, что оно нам несет. Мы уже теряем контроль над ситуацией. Земля удивительно податлива, она в немалой степени способна восстанавливаться. Но тенденция к потеплению нарастает, и уже идут сотни цепных реакций… — Он замолчал и тихо рассмеялся. — Если Салли меня услышит, он мне голову оторвет.

— Я никому ничего не скажу. И ценю вашу искренность.

Маршалл пожал плечами.

— Собственно, ситуация полна мрачной иронии. На данный момент таяние ледников лишь идет мне на пользу. Но как только ледник исчезнет, исчезнут и все свидетельства, необходимые для моих исследований. Все смоет в океан. Это мой единственный шанс изучить прошлое, собрать данные.

— И потому вы сидите допоздна. Извините, что помешала.

— Шутите? Я очень рад вашему визиту. В любом случае, занят не только я. Посмотрите на себя — вы решаете все вопросы, бегаете туда-сюда, стараетесь, чтобы звезда выглядела как можно лучше. Звезда, которая, кстати, похоже, не слишком-то благодарна вам за ваш тяжкий труд.

Она скорчила гримасу, но предпочла не поддерживать тему.

— Каждый несет свой крест.

Экберг огляделась по сторонам.

— Балуетесь? — Она показала на прислоненную к дальней стене органолу.

Маршалл кивнул.

— Мой конек — блюзы и джаз.

— И как получается?

Он рассмеялся.

— Думаю, неплохо. Зарабатывать на жизнь не выходит, но я играю в клубном оркестре. В Вуберне. Честно сказать, мне нравится настраивать синтезаторы. В наши дни, конечно, в этом нет никакой необходимости: все звуки записаны заранее, надо лишь выбрать нужный из компьютерного меню, но в юности я обожал возиться с усилителями и фильтрами. Создавал свои собственные звуки с нуля.

— Как-нибудь надо будет уговорить вас сыграть нам. — Она кивнула на дверь. — Наверное, я лучше пойду. Недавно мной подготовлен фрагмент с панорамой северного сияния, и Эмилио, вероятно, сейчас снимает его.

Маршалл встал.

— Если не возражаете, я пройдусь с вами.

Наверху в раздевалке термометр показывал минус два градуса. Накинув легкую парку, Маршалл вышел следом за Экберг из тамбура и попал прямо в киношную толчею. Несмотря на поздний час, каменный пятачок был залит светом. Вокруг хранилища устанавливали стойки для камер и большие фермы, готовясь к завтрашним съемкам. Неподалеку от трейлера осветитель регулировал яркость дополнительных прожекторов. Звукооператор о чем-то оживленно беседовал с Фортнемом. Вольф, представитель телекомпании, стоял неподвижно в тени вездехода, сунув руки в карманы и молча наблюдая за происходящим. Еще с десяток человек просто топтались поблизости, уставившись в ночное небо.

Маршалл тоже посмотрел вверх, и от увиденного у него перехватило дыхание. Он полагал, что площадка освещена одними лишь лампами, но это было не так. Взору его предстало самое удивительное оптическое явление из всех, что ему доводилось когда-либо наблюдать. По всему небу катились волны колеблющегося и дрожащего света. Казалось, будто они имеют материальную плотность, подобно тяжелой, похожей на ртуть жидкости, медленно ползущей по небосклону. Сполохи висели так низко, что у Маршалла возникло желание втянуть голову в плечи. Цвет их с трудом поддавался описанию — ближе всего он был к темно-красному, со зловещим и словно бы радиоактивным оттенком.