Ярость - Клаус-Петер Вольф Страница 22

– Ах, – сказал он, – думаю, это скорее для женщин.

«Когда Беата поедет к матери и будет есть этот жуткий торт со сливочным кремом, я потренируюсь, – подумал он. – И стану ловким, как молодой бог. Но черт побери, я не хочу, чтобы на меня сейчас смотрела жена».

* * *

Анна Катрина целый день раздумывала, как поступил бы в этой ситуации ее отец. Возможно, поэтому она проснулась ночью от кошмара. Ей снился убийца ее отца. Он прокрался в дом.

В ее сне отец был еще жив. Он читал ей вслух истории. Она снова была маленькой девочкой.

Она увидела за окном лицо. Сказала об этом отцу, но он не поверил, подумав, что просто прочитал ей перед сном слишком жуткую сказку. В его глазах она была чувствительным ребенком с богатой фантазией. Его принцессой!

Вместе этого он начал рассказывать ей веселую историю. Но у него за спиной, за окном, снова появилось лицо. У мужчины был пистолет, и он целился ее отцу в голову. Маленькая Анна Катрина завизжала.

Взрослая Анна Катрина резко села в кровати и тоже закричала.

Веллер сел рядом с ней, пытаясь ее успокоить. Она быстро и бессвязно рассказала про лицо за окном, и муж предложил ей именно то, что, по ее мнению, обязательно предложил бы в такой ситуации ее отец: он обойдет вокруг дома и посмотрит.

И Анна Катрина снова вспомнила отца, как он искал у нее под кроватью слизистого монстра со щупальцами, но нашел только мишку Тедди и носок, и оба были совершенно потрепанными.

Сон, реальность и воспоминания спутались в голове Анны. Веллер и ее отец. Они слились в одного человека. Они были так друг на друга похожи и при этом – совершенно разными.

Веллер принес ей стакан воды. Она жадно выпила. Потом вытерла ладонью губы и сказала с интонацией упрямого ребенка:

– Я должна наконец принять вызов монстров из прошлого. – Она встала на колени в кровати и прижала к себе подушку, – Я навещу в тюрьме убийцу отца. Устрою ему очную ставку и скажу, что о нем думаю. Я уже десятки раз убивала его в своих снах, чтобы спасти отца. Только в реальной жизни меня там не было, потому что…

Веллер сел рядом с ней и осторожно положил руки ей на плечи.

– Анна, ты ведь присутствовала, когда его судили.

– Да, три дня. В качестве свидетельницы.

– Иногда, – сказал Веллер, – важно суметь покончить с тем, что ты не можешь изменить, чтобы освободить место для чего-то нового.

– Спасибо за хороший совет, господин психолог.

Он почувствовал, что ему сделали выговор.

– Я не твой бывший муж, Анна. Это он был психологом. А я детектив – пусть и далеко не такой хороший, как ты, но все же…

Он попытался ее развеселить. Только сейчас, когда он бегло поцеловал ее, как брат целует сестру, она заметила, что ее пижама промокла насквозь и неприятно липнет к телу.

Она пошла принять душ.

Веллер не хотел засыпать, чтобы быть готовым продолжить разговор. Она пробыла в ванной необычно долго. А потом отправилась в сад – голой, с влажной горячей кожей.

Он наблюдал за ней.

«Начало декабря, а моя жена разгуливает нагишом по саду. Ничего не поделаешь, – подумал он. – Мужчины и не должны понимать женщин, вполне достаточно их любить».

Она не стала включать на улице свет. Этого было не нужно. В ясном ночном небе сияли звезды. Свет уличного фонаря обводил полукругом часть сада до грушевых деревьев. Больше всего ей сейчас хотелось сходить в сауну-бочку, которую ей подарил на день рождения Веллер, но потом не смог за нее заплатить, потому что опять обанкротился. Все равно, отличный подарок, подумала Анна Катрина. Достаточно места для четырех человек, и острая крыша сверху, которую Веллер называл «стук дождя в а-миноре», потому что она очень красиво звучала в сильные дожди.

Но для сауны сейчас было уже слишком поздно. Сперва Анна Катрина специально прошлась по влажной траве, ощутив ее босыми ногами, а потом уселась в сине-белое полосатое пляжное кресло, к счастью, все еще оставшееся на террасе. Ткань была влажной от росы и холодной. Запрокинув голову, она смотрела высоко в небо и мысленно проводила линии от звезды к звезде. И снова почувствовала, что отец совсем рядом.

«Вселенная так велика, и мы не одни, дитя мое. Помимо нас, здесь обитает еще множество живых существ. Только у нас нет с ними контакта. И что? Мы точно так же не можем выйти на связь со слонами в зоопарке или с собственными кишечными бактериями».

Она невольно рассмеялась. Да, именно так ей говорил тогда отец. И не раз. Он жалел, что не может поговорить со своими кишечными бактериями. Но однажды, подхватив тяжелый желудочный грипп, он прошептал ей:

– Хоть я и не могу поговорить со своими кишечными бактериями, мне кажется, сейчас они хотят мне что-то сказать. Только я никак не могу понять, что именно.

– Ешь больше лакрицы, – прошептала она ему в ответ.

Она не знала, как долго просидела голой в саду. Но постепенно ей стало холодно, и она вернулась в дом. Храп Веллера был слышен еще в гостиной. Она взяла шерстяное одеяло и улеглась с ним на большой диван. Отсюда было видно книжный стеллаж. Ей очень захотелось снова заглянуть в свои детские книги. Только она колебалась между «Пиццей и Оскаром» Ахима Брёгерса – она любила эти истории про маленькую круглую девочку и большого слона, который постоянно сбегал из зоопарка, – и «Поцелуем папы-ежа» Ульриха Маскеса.

Она взяла обе книги, положила их на себя, словно щит, и заснула.

* * *

Даже в служебном порядке узнать, в какую тюрьму был отправлен убийца отца Анны Катрины, оказалось не так-то просто. В Ганновере, где она хорошо знала нескольких человек, он пробыл всего шесть недель, а потом его перевели. Анна Катрина сказала, что должна допросить его в качестве свидетеля. И выяснила, что в конце концов его поместили в тюрьму в Целле и там он умер.

Его кремировали уже почти два года назад.

Пока звонила, Анна Катрина сидела за письменным столом. Она вертела в руках фотографию отца. И вдруг словно окаменела. Ее суставы одеревенели, и все тело стало неподвижным. Мышцы затвердели.

– Как умер? – словно она не понимала, что значит это слово.

Потом в ней затеплилась надежда. Может, его замучила нечистая советь? Он не выдержал и покончил с собой?

Но рано радоваться. Через два часа она узнала подробности. Он мирно заснул у себя в камере. Инфаркт. Следуя завещанию, его останки сожгли, а урну вверили морю между Йюстом и Норденеем.

В ней боролись противоречивые чувства. С одной стороны – удовлетворение, с другой – она чувствовала себя почему-то обманутой.

– Они должны были поставить меня в известность, – сказала она в трубку и не узнала собственный голос. В нем слышался металл.

Дружелюбная сотрудница ответила:

– Но, госпожа Клаазен, мы никогда не оповещаем жертв и их родственников, если умирает преступник. И я не знаю никого, кто хотел бы присутствовать на подобных похоронах. В смысле со стороны жертвы. Обычно эти мероприятия проходят очень уединенно. Почти никто не приходит.