Экзорцисты - Джон Сирлз Страница 21

Мама не сообщала о подобном опыте общения с паранормальными явлениями, когда она росла в крошечном городишке в Теннесси. Хикин написал, что ее отец умер в результате несчастного случая на ферме, которому она стала свидетельницей, когда ей было одиннадцать лет, и всякое упоминание о нем вызывало у нее слезы. Он уговорил маму описать своего отца, и она рассказала, что он был мягким, преданным своей семье, честным и никогда не повышал голос. Каждое воскресенье он вел свою маленькую семью, состоявшую из трех человек, в церковь, а потом они завтракали. Он делал в сарае скворечники и позволял моей маме раскрашивать их в самые разные цвета, прежде чем приколотить к дереву. Вооружившись биноклями, они наблюдали из окон второго этажа, как весной прилетали птичьи семьи, а осенью покидали их края. Скворечники и наблюдения за птицами стали самым счастливым воспоминанием ее детства – так мама сказала Хикину во время интервью, но они же причиняли ей самую сильную боль, когда ее отец погиб.

Дальше автор также позволил маме самой поделиться своими переживаниями, и, когда я читала ее рассказ, у меня возникло удивительное ощущение, будто она рядом со мной в темной комнате:

Помню, как я просыпалась по утрам и слышала пение птиц за окном, которое раньше дарило мне счастье, но только не теперь. Я пыталась закрывать окна. Пыталась засовывать голову под подушку, но их голоса все равно меня преследовали. Наконец наступил день, когда я поняла, что больше не могу этого выносить. Я отчаянно хотела заставить их замолчать, дождалась, когда моя мать уеха-ла в город, достала лестницу из сарая отца и залезла на дерево, растущее в нашем саду. Я собиралась сбросить скворечники на землю, все до одного, но отец прикрутил их надежно, как и все, что он делал. Они выдержали бы даже самый сильный ветер, не говоря уже об усилиях одиннадцатилетней девочки. И тут мне в голову пришла новая мысль. Я спустилась, отправилась на кухню и нашла мешок с мелкой стальной стружкой, которую мама использовала против мышей. Затем вернулась к деревьям и забила отверстия в скворечниках, которые просверлил отец, а потом сломала ветки, чтобы птицы не смогли забраться внутрь. Пение прекратилось, по крайней мере, я не слышала его около своего окна. Птицы улетели и забрали с собой дух моего отца, так я решила, потому что примерно тогда же появился Джек Пил…

Джек Пил. Человек, о котором мама никогда мне не рассказывала, но за которого моя «практичная, простая бабушка», очевидно, вышла замуж. Мама на церемонии не присутствовала. Просто как-то вечером бабушка поставила на стол третью тарелку и представила его, сказав: «Роуз, познакомься со своим новым папой. А теперь давайте есть». Мама ожидала, что ее новый папа будет наделен отвратительными качествами злого отчима, совсем как в сказках. Но Джек умел вытаскивать монетки из-за своих огромных ушей, декламировал алфавит в обратном порядке, строил карточные домики и позволял маме на них дуть. Вместо того чтобы ходить в церковь, Джек оставался в пижаме и смотрел мультики, громко хохоча, когда птичке-бегуну удавалось спастись от падающей наковальни. Однажды в воскресенье вместо телевизора они отправились в сад, где он, схватив бабушку за руку, раскручивал ее и ронял в кучу листьев. Когда у него начинала кружиться голова, Джек ложился на траву, и бабушка рядом с ним. Глядя вверх на ветви деревьев, он спрашивал:

– Как ты думаешь, что случилось со скворечниками?

Моя мама не слишком охотно рассказала о том, что ее отец повесил их на деревья, про бинокли, и блокнот, и песни, наполнявшие ее печалью после его смерти. А потом она призналась, что сломала ветки и забила отверстия стальной стружкой. Лицо Джека мгновенно стало очень серьезным.

– В какое время года ты это сделала, милая?

– Весной, – ответила она.

Джек встал и забрался на одно из деревьев. Ему не требовалась лестница, потому что он был высоким и худощавым и лазал по веткам точно обезьяна. Он очень осторожно, пальцами вытащил стальную стружку из одного скворечника, заглянул внутрь, покачал головой и издал свист, похожий на звук от летящего к земле снаряда.

– Что? – спросила бабушка, стоявшая под деревом. – Что? Что? Что?

– Ничего, – сказал ей Джек.

Но поздно вечером, после того как они с бабушкой о чем-то долго шептались на кухне, они позвали мою маму и самыми мрачными голосами спросили, что заставило ее убить птенцов, которых птички не могли накормить. В ужасе от того, что она натворила, мама была не в силах найти подходящих слов.

– Я же сказала Джеку, – заикаясь, вся в слезах ответила она. – Я сделала это… потому что папа ушел и я хотела, чтобы птицы тоже ушли.

В этот момент внизу кто-то принялся колотить кулаком в дверь.

Я резко подняла голову и выронила фонарик. Моя мама, точнее, ощущение, что она рядом, мгновенно исчезло. Я поискала глазами часы, чтобы понять, как долго читала, но ничего не нашла. Снаружи звенела цепь Халк, но она не лаяла.

Стук в дверь прекратился, но вскоре возобновился опять. Я потянулась за фонариком, который закатился под кровать, и увидела там письмо, адресованное Роуз, – в обратном адресе стояла какая-то незнакомая мне улица в Балтиморе. Кто-то снова принялся колотить кулаком в дверь, поэтому я положила письмо в карман, чтобы прочитать потом, убрала книгу и все остальные вещи в полицейский мешок, вернула его в шкаф и помчалась вниз по лестнице. Смех – глухой, мужской – послышался снаружи, за ним другой голос, и я поняла, что мальчишки все-таки явились.

Поразительно, какие мысли возникают в сознании человека за одно короткое мгновение. Я схватилась за ручку, распахнула дверь и увидела их. Не фальшивых Альбертов Линчей, нет. Моим глазам предстало длинное пепельно-серое платье с жемчужными пуговицами и помятый коричневый костюм, а еще очки в проволочной оправе, с мутными стеклами. Чтение про детство родителей вызвало призраки, так же как мой отец поздно ночью притягивал к себе следы энергии в кинотеатре и темноте своей университетской квартиры.

По крайней мере, так я подумала в первый момент.

Но только на мгновение. Потом я заметила ожерелье матери, золотое, а не серебряное, которое плотно обхватывало шею. Волосы, которые она собирала в пучок, когда шла в церковь, держались не на невидимках, а шпильками. Пиджак отца был коричневым, а брюки черными и порванными под одним коленом. Рубашка, белая, а не любимого им горчично-желтого цвета, была испачкана чем-то похожим на кровь, но слишком ярким, чтобы быть настоящей. Стекла очков, совершенно прозрачные, слегка выступали вперед, и за ними я видела холодные, незнакомые глаза.

Им мало обзывать меня разными прозвищами в коридорах школы.

Мало того, что они сбили столбик с почтовым ящико-м.

Мало швырять тряпичных кукол на нашу лужайку.

«Чем это закончится? – спросила я себя. – Что нужно, чтобы они оставили нас в покое?» Завизжать, хлопнуть дверью, упасть без чувств на пол – все это казалось вполне возможным, пока я не вспомнила, что прочитала про детство своих родителей. И как ужасно вели себя люди всякий раз, когда они давали им возможность заглянуть в их внутренний мир. Какую пользу извлек отец из того, что поделился со своими родными тем, что видел? И разве легче стало маме, когда она призналась, что испортила скворечники? А потом я подумала о доброте, с которой они относились ко всем вокруг, и решила сделать то же самое. И, несмотря на то что мальчишки, заявившиеся в наш дом, оделись как бродяги или супергерои, я протянула им корзинки с конфетами и печеньем.