Бангкок-8 - Джон Бердетт Страница 21

Это был мужчина девяти футов ростом, с округлой макушкой и крохотными ногами. Его рот, как говорится в сказках, был размером с игольное ушко. Я много раз видел подобных типов, поэтому не испугался, но во мне всколыхнулось эхо детства, словно с тех пор я так и не вырос. Снизу доносилось буханье стереосистемы бара, но в стенах этой комнаты мы были одни: голодное привидение и я. Оно было духом человека, алчного и самолюбивого при жизни, и его обрекли тысячу лет маяться с крохотным ртом, который не в состоянии насытить его огромное тело.

Голодное привидение — самое распространенное из наших призраков. Их множество разновидностей. И я нисколько не удивился, что одно из них появилось в модном баре, поскольку они питаются любыми проявлениями греха. Мы все в них верим, даже те, кто не признается в этом иностранцам. Уж слишком многим эта нежить навредила, особенно в сельской местности. Одна из самых мерзких проказ — явиться человеку поздней ночью на пустынной дороге с головой под мышкой. Хотя чаще они показываются у изножия кровати и таращатся мертвым взглядом, шлепая отвисшими губами. Они приносят несчастья. Единственное избавление — поспешить в храм и заплатить монахам за ритуал экзорцизма. Призраки опасны для тех, кто общается с проститутками. В каждом баре вспоминают историю, как девушка сговорилась с клиентом на ночь, но вскоре была вынуждена спасаться бегством, поскольку невежественный фаранг выбрал зараженную привидениями старую, захудалую гостиницу. Уж на что Нонг — человек сверхздравомыслящий во многих отношениях, но и она однажды, проснувшись рядом с мирно похрапывающим немолодым клиентом, увидела призрака, жадно сосущего использованный презерватив, который фаранг поленился выбросить. Она поспешно оделась и ушла, дав себе клятву больше никогда не показываться в этой гостинице. Я разобрался со своим привидением, прочитав про себя Четыре Благородные Истины на пали [15]и дождавшись, пока призрак исчезнет вместе с тусклым серым пространством, в котором он обитал. Встал и открыл дверь.

Музыка и рев голосов из бара вдруг оглушили. В желудке горело, от прогорклого вкуса во рту тошнило. Я проковылял вниз по лестнице и оказался в баре.

Было двадцать минут первого — время, когда в большой игре наступает наивысший момент. Застенчивые мужчины, весь вечер отвечавшие «нет», внезапно ощущают желание, подогретое спиртным и неусыпным вниманием почти обнаженных женщин. Внезапно их начинает пугать перспектива возвратиться в отель одному — это кажется более безнравственным и преступным против самой жизни, чем связь с проституткой. Девушки умело создают в западном сознании мир фантазий, мир, от которого до странности трудно избавиться. Но и у них самих есть свои фантазии: найти такого фаранга, который содержал бы их всю жизнь или увез на Запад на год-два и хоть на это время избавил от необходимости сводить концы с концами, не говоря уже о дурной славе их ремесла. Бар был переполнен.

В темном зале сидела компания диковатых на вид юношей: бритые головы блестели, как розовые кокосовые орехи, истыканные железками уши смахивали на подушечки для иголок, из-под маек синели татуировки. Исполнялся номер с красками. Они завороженно следили за сценой. Девушки танцевали совершенно обнаженными, если не считать несимметрично намалеванных вдоль всего тела люминесцентных полос. Ультрафиолетовый прожектор создавал жутковатый эффект: красные и лиловые силуэты эротически колебались под тайскую поп-музыку, которую сопровождали ударные. Еще одна компания мужчин, окруженная внимательными девушками, сидела в кабинетах и смотрела представление. В зале было много англичан — они сообщали друг другу, что это самый дешевый бар в Пат-Понге. Проходя один из кабинетов, я услышал оттуда диалог:

— Я хочу увести тебя с собой. Я заплачу за тебя пеню.

— Не знаю, уж слишком большой у тебя член.

— Так и вознаграждение будет большое.

— Ну хорошо, пошли.

На улице было так же многолюдно — удивительная концентрация самых разных слоев общества. Неутомимо бодрые из-за разницы во времени, впервые оказавшиеся на Востоке семьи совершали набеги на многочисленные вещевые торговые ряды. Женщины и девушки охали и ахали, переводя цены в свою валюту, а мужчины без устали крутили головами. Казалось, что откровенная подделка известных брендов нисколько не беспокоила респектабельную буржуазную совесть покупателей, когда они расхватывали пластиковые пакеты с майками от Кельвина Кляйна и джинсами от Томми Багама и «Ролексы».

— Слушай, Терри, — с горечью говорила мужу дородная женщина, держа за руку удивленно таращившегося по сторонам мальчугана лет семи, — уж если тебе так невтерпеж, иди расслабься. Только не забывай предохраняться и не надейся, что мы станем ждать тебя в гостинице, пока ты кончишь.

— Я вовсе не сказал, что мне невтерпеж, — отвечал ей такой же плотный лысеющий мужчина с загнанным выражением лица. — Я хотел сказать, что теперь понимаю, отчего другие сходят с ума.

— Ну, положим, не вижу здесь ничего особо соблазнительного, — заметила женщина. — Я ненавижу расизм, но это же третий мир!

Я поспешил покинуть эту полную печальных воспоминаний улицу, хотя и знал, что отсюда нечего и пытаться убежать. Район был забит туристами, ночь была чересчур жаркой, музыка слишком громкой, десять тысяч экранов телевизоров так и лезли в глаза. Все это определяло своеобразный ритмический настрой, скорее сомнамбулический, чем расслабляющий, словно по улицам бродили не люди, а их фантомы, а сами хозяева мирно спали под крахмальными простынями на окраинах чистеньких западных городов. Наконец я вышел на Силом, где прилавки тянулись не меньше чем на милю, и подозвал такси.

Потребовалось больше часа, чтобы в плотном потоке транспорта добраться до Каошан-роуд. Там музыка звучала еще громче. Такси не смогло пробиться сквозь толпу. Люди накачивались пивом, потягивали виски и бродили между прилавками в поисках пиратских CD. Я расплатился с шофером и, протиснувшись меж горячих, влажных белых тел, нашел узенькую сой, где, окутанный темнотой, стоял дом из тика.

Я мысленно увидел, как тот чернокожий проделывает то же самое: бежит от безумного саундтрека Каошан-роуд, от света, от города и, облегченно вздыхая, оказывается в своем совершенном мире ностальгического прошлого. На площадке первого этажа я скинул ботинки и толкнул дверь. Она подалась, и я, словно тень, проскользнул внутрь.