Музыка ножей - Дэвид Карной Страница 20

Начался совершенно обычный рабочий день. Как-то раз для школьников старших классов устроили экскурсию по приемному отделению и Когану пришлось этим заняться. Так вот, они попросили его описать обычный рабочий день. Сначала Коган даже растерялся. Во-первых, объяснил он, его рабочий день состоял из ночи и дня. Коган почти всегда работал на суточных дежурствах. В дневные часы его работа проходила строго по расписанию. С утра операции, днем он осматривал прооперированных больных. А ночью жизнь была непредсказуемой. Можно спокойно проспать восемь часов кряду и никуда не ходить. А можно и проторчать до рассвета у операционного стола, штопая пациентов одного за другим. К сожалению, возможности выбрать, когда его больным следует получить травму, у него не было. А если бы его воля, люди попадали бы в аварии только между шестью и десятью часами вечера. Будь Коган президентом, он бы такой закон обязательно выпустил.

Школьники засмеялись, а одна девочка спросила:

— Если вы ночью не спите, как же вы потом работаете днем? Спать же хочется?

— Я кофе пью, — ответил Коган. — Много кофе.

Что правда, то правда. Во дворе больницы был кофейный лоток, и продавец отлично знал своего постоянного клиента. Рядом с лотком стояли столы под зонтами, и Коган часто выбирался днем на улицу. Ему казалось, он и правда сидит в кафе за столиком у кромки тротуара. Он пил латте, болтал с другими врачами и заигрывал с сестрами, которые приходили сюда покурить так же часто, как он — выпить кофе. Эти пятнадцать минут перерыва казались ему лучшими моментами в работе.

Школьникам он такого говорить не стал. Не стал рассказывать, как его достают постоянные стычки с коллегами. Детям ни к чему знать про больничные интриги. Им хотелось послушать душераздирающие истории, где хлещет кровь и вылезают наружу кишки. Разве мог он сказать им, что, работая в больнице, ты не только помогаешь людям, но часто обижаешь и задеваешь их, а порой даже сплетничаешь за их спиной? Иногда Теду казалось, что объяснение этому простое: годы, когда человеческая личность проходит стадию становления, врачи проводили в библиотеках и лабораториях, и в результате больницы получали совершенно взрослых человеческих особей мужского или женского пола, прекрасно исполняющих свои профессиональные обязанности. При этом их социальные навыки мало чем отличались от социальных навыков подростков.

Примером тому служила Энн Беклер. В то утро Коган не заметил ее, пока не услышал позади ее голос:

— А ну-ка, стой, Коган! Мне надо с тобой поговорить.

Она произнесла это спокойно и властно. Так обычно говорят полицейские, когда предлагают вам выйти из машины и предъявить документы. Коган медленно обернулся, предварительно изобразив любезную, но несколько фальшивую улыбку. Он только-только вышел из операционной после второй бронхоскопии.

— Да, Энн. Что случилось?

— Я смотрю, ты от меня все утро прячешься.

— Сейчас только десять часов. На все утро никак не тянет. Но будем считать, что это комплимент. Умудриться избежать встречи с таким хищником в течение часа — уже большое достижение.

— Коган, вот почему ты такой козел?

— Знаешь, я много об этом думал. На самом деле я ненастоящий козел. Я становлюсь козлом только тогда, когда меня бодает другой козел. К такому вот я пришел выводу. Серьезно. В момент возможной угрозы я, если можно так выразиться, предпринимаю превентивные меры обороны.

— А с чего ты решил, что тебя бодать собираются?

— Ну, у меня стоит антикозлятор.

— Чего у тебя стоит?

— Антикозлятор. Приборчик такой.

— Тебе бы лучше такой приборчик, чтобы знать, когда оперирующий хирург в твоем мнении не нуждается.

— Все относительно. Может, не нуждается, а может, и нуждается.

— К твоему сведению, я как раз собиралась ввести лапароскоп, когда ты приперся. Без тебя бы обошлись. И прекрати обсуждать мои решения в присутствии ординаторов.

— Я просто хотел помочь по-дружески.

— Знаешь что! Думаешь, раз ты травматолог, так тебе можно врываться в чужие операционные и раздавать советы направо и налево? Так вот нет!

— Мне было одиноко.

— Коган, я серьезно!

«Вот в том-то и беда, — подумал Коган, — что ты говоришь серьезно».

— Энн, сбавь обороты. И не надо петь мне любимую песню про травматологов. Каждый сам для себя решает, кого он будет оперировать посреди ночи. И не моя вина, что тебе достаются желчные пузыри, а мне слава. Ты сама пошла в общую хирургию. Это не я тебя туда отправил.

— Дело не в желчных пузырях. Дело в твоем отношении.

— Не знаю, чего ты добиваешься, — сказал Коган, — но извиняться я точно не буду. Вот когда я и правда сделаю что-нибудь плохое, тогда извинюсь, и с удовольствием. Встану на колени и буду умолять тебя о прощении.

— Не смей входить в операционную, когда я работаю!

— Покажи мне документы на операционную, и я больше никогда туда не зайду.

— Что?

— Документ, что ты ее купила, покажи. Что это твоя собственность.

Это стало последней каплей. Беклер взбесилась окончательно. Видно было, как у нее кулаки чешутся дать ему по морде разок. Но она удержалась и просто показала средний палец.

— Ах ты… — начала она.

— И тебе хорошего дня, Энн. Если соберешься обсудить это в более вежливой форме, я буду ждать тебя в кафе во дворе. И даже кофе куплю.

Она открыла было рот, но Коган повернулся и ушел. Туда, куда и направлялся, когда она его окликнула.

— Не суйся в мою операционную! — крикнула Беклер ему вслед.

Другого хирурга такая ссора, может, и расстроила бы, но Когана она совершенно не тронула. Налаживать отношения с Беклер он не собирался. Да это, на его взгляд, было и невозможно. А раз невозможно, чего переживать? Только так и можно выиграть. Нельзя позволять себе расстраиваться из-за идиоток вроде Беклер. И не надо париться из-за пустяков. Покупаешь хорошие амортизаторы и едешь себе по лежачим полицейским, как по ровной дороге. Быстро и гладко.