Зона невозврата - Шон Блэк Страница 2

То, что она приняла за лоскут вяленины, и составляло вложение. Джалисия с осмотрительностью пощупала его ножичком. Желудок невольно свело в рвотном позыве. Выхватив из сумочки салфетку, Джалисия медленно извлекла на свет божий пергаментно-тонкий прямоугольник… человеческой кожи. Вынула и расстелила его на столешнице. Взлохмаченные, зазубренные края лоскута были обуглены. А по центру на нем красовалась темная свастика.

От неожиданно грянувшего телефонного звонка Джалисия буквально подскочила.

– Джалисия Джонс, – выдохнула она, а у самой взгляд был прикован к этому зловещему пергаменту с вытравленным по центру паучьим символом.

Трубка молчала.

– Алло? – снова подала голос Джалисия.

В ответ – щелчок, а затем дальний женский голос – наигранно-любезный, хотя и, безусловно, в записи:

– Вас вызывает Калифорния. Тюрьма «Пеликан-Бэй» [3]. Разговор за ваш счет. Для принятия звонка нажмите «один».

Джалисия нажала. Снова пауза, а затем опять голос, но теперь мужской – глубокий, с сипотцой:

– Мисс Джонс?

(Ударение почему-то на «мисс»).

– Да, это я.

– А это Фрэнк Хейз.

У Джалисии перехватило дыхание; чтобы как-то собраться, она сделала над трубкой глубокий вдох.

– Вы, наверное, знаете, кто я?

Как не знать. Вон он, таращится на нее с пробковой доски – старый уже снимок белого мордоворота лет под тридцать, с квадратной челюстью и патлами до плеч, жидкими усиками и буркалами, полными надменного презрения ко всем и вся. Хотя на подписи внизу значилось не имя Хейза, а тюремная кличка: Рипер [4].

А рядом с Рипером рожи еще шестерых. Дикие в своей лихости белые отморозки, за годы отсидки в Сан-Квентине [5]спаявшиеся в тюремную шайку, которую страшились все. Вместе эти типы с конца семидесятых представляли собой верхушку пресловутого «Арийского братства» – тюремной банды, одержимой идеей расового превосходства; причем не просто банды, а банды номер один по всей Америке. Свою малочисленность они с лихвой компенсировали лютостью и способностью терроризировать всех, кто оказывался у них на пути, в том числе и своих братцев-уголовников. Ну, а в их собственных рядах, даже среди заправил, бесспорно, выделялся Рипер – прежде всего, своим полнейшим презрением к человеческой жизни. Ходил слух, что еще в первую свою неделю за решеткой он, в ответ на притязания одного из признанных тюремных авторитетов (темнокожего битюга, что верховодил шайкой своих соплеменников и грозился отыметь вновь прибывшего по полной), избил сокамерника до потери сознания, а затем еще и приколотил к нарам четырьмя гвоздями, уворованными из тюремной мастерской.

– Я знаю, кто вы, – после еще одного бесшумного вдоха произнесла Джалисия.

– Вот и хорошо, – рыкнул Рипер. – Вам тут давеча не доставляли одну посылку?

– Этим утром, – ответила Джалисия, еще раз оглядев лоскут кожи. – Как ловко у вас получается: доставлять людям вещи, когда сами вы за решеткой.

– Да это я так, слышал звон. – Рипер сипло хохотнул. – А вы не догадываетесь, кому эта шкурка принадлежит?

Гадать и не приходилось. Свастика была выжжена не иначе как на изувеченном теле Кена Прэйджера – подпольного агента Бюро, внедренного в банду белых супремистов, которых власти подозревали в целом ряде преступлений, совершенных с благословения лидеров «Арийского братства», сидящих сейчас по разным тюрьмам.

– Похоже, догадываюсь.

– Тогда ладно. – Судя по тону, Рипер перешел к сути. – Думаю, настало время нам с вами перетолковать. Так сказать, нос к носу.

– О чем же?

– А вот вы устройте встречу, тогда и узнаете. Только чтоб никому ни гу-гу. А то зачем я вам мертвый: проку никакого.