Снежная смерть - Брижит Обер Страница 2

Ну, началось. Я, словно королева, восседаю в кресле у подножия горы, закутанная на славу: можете положиться на Иветт. На мне мой старый сине-зеленый комбинезон, на ногах ярко-красные сапоги-луноходы, одолженные дядюшкой, на голове черная меховая шапка. В цигейковых наушниках очень жарко, я истекаю потом. Несмотря на яркое солнце, и речи быть не может о том, чтобы расстегнуть хоть пуговку. Иветт не теряет бдительности и, стоит моему пледу сползти на миллиметр, она тут же поправляет его, не забывая комментировать происходящее вокруг:

— Ну вот, свалился, красавчик, чуть-чуть в дерево не врезался… А другой, на сноуборде, это же опасно для окружающих… Хотите еще чайку?

Я отказываюсь жестом. Мы сидим на террасе Канадского шале, своего рода стратегического центра курорта. Все двуногие, обитающие в округе, так или иначе должны пройти мимо него. Я украдкой тянусь левой рукой к шапке, но сразу же раздается резкий голос Иветт:

— И не думайте! Холод входит через уши. То-то порадуетесь, если грипп подхватите!

У меня нет гриппа, а на градуснике +5, я слышала это по радио, но объяснить Иветт, что мы не в сибирской тундре, — это выше моих сил. Мне не хочется спорить.

Все вокруг наполнено металлическим звяканьем подвесных подъемников, я слышу, как люди смеются, окликают друг друга, как кричат дети. Какой-то ребенок заплакал. Мать пытается убедить его, что он вовсе не плачет. Мне хорошо. У меня ощущение, что я наполняюсь чистым воздухом. Я загорю, буду хорошо выглядеть. Я нашариваю чашку и подношу ее к губам.

— Элиз Андриоли! Ведь вы — Элиз Андриоли, правда? — восклицает женщина за моей спиной.

Я вздрагиваю и проливаю чай.

— Я — Франсина Ачуель, из ГЦОРВИ, — продолжает она.

ГЦОРВИ? ЭТО ШТО ЕЩЕ?

— Ваш дядя рассказал, что вы должны приехать. Я вас сразу же узнала.

Это нетрудно, не думаю, что в этих краях можно увидеть толпы прелестных слепых девушек в инвалидных креслах.

— Извините, но мадемуазель Элиз не может вам ответить, — вступает Иветт тоном «Марии-Антуанетты, объясняющей плебеям, что им надлежит прийти в часы приема».

— Я знаю, знаю, мсье Андриоли мне объяснил. Он такой милый, ваш дядя! Он — один из самых щедрых наших спонсоров.

О чем это она?

— Он заверил меня, что вы, безусловно, будете рады посетить Центр и познакомиться с нашими постояльцами. Вы подаете им такой пример… А вы, вероятно, мадам Ольцински, — обращается она к Иветт, — преданная помощница!

— Да, совершенно верно. Я не думала, что… — восклицает польщенная Иветт.

— Но о вас все слышали! Вот я, например, давала читать книгу всем друзьям. Какая жуткая история! Еще более жуткая, если знаешь, что речь идет о реальных событиях! Б-р-р, вам пришлось пережить страшные минуты! Ох, простите меня, за мной пришли, мне пора бежать. Я оставлю вам свою карточку, позвоните, мы назначим встречу. Ну, пока!

— Она ушла, — сообщает мне Иветт. — Садится в зеленый микроавтобус с желтой надписью, отсюда мне не разглядеть. Она оставила визитку… Посмотрим… Ага: «Франсина Ачуель, директор», а внизу — «Горный центр отдыха и развлечений для взрослых инвалидов», и номер телефона.

Я начинаю понимать. Эта славная женщина хочет представить меня своей пастве в качестве иллюстрации того, чего можно добиться, несмотря на увечье. А у моего чертова дядюшки не хватило смелости предупредить меня. В любом случае, это идиотизм: я не могу говорить и не собираюсь проводить им семинар на языке глухонемых.

— Она вроде симпатичная, — замечает Иветт, — но немножко… м-м-м… взбалмошная. И эта куртка с розовыми цветами, честно говоря, ее не украшает: она ее толстит, а поскольку она и так не худенькая… Что скажете насчет тортика с черникой?

Я делаю отрицательный жест. Мы уже съели по два блина каждая, а я делаю недостаточно упражнений, чтобы позволить себе так набивать живот.

— Ну ладно, а я все-таки съем кусочек! От горного воздуха аппетит разыгрывается, — решает Иветт и встает.

Наконец мне удается отпить глоток холодного чая. Смеющиеся голоса молодежи. Возня, крики. Будучи подростком, я тоже носилась по этим склонам, красная от мороза и удовольствия. Я еще чувствую напряжение в лодыжках, сотрясение на пригорках, опьяняющее ощущение скольжения. Мы с Бенуа любили кататься на равнине. Прогулки по сияющему снегу. И бесконечные круги на катке. В подвале еще должно лежать совершенно новое снаряжение, мы купили его незадолго до… несчастного случая. Все кончено. Как будто меня приговорили к пожизненному заключению, а камера — это мое собственное тело. Ну, хватит, долой грустные мысли, не буду же я хныкать на людях.

— Элиз…

Слева от меня голос, мягкий, шепчущий. Еще один неожиданно объявившийся знакомый?

— Элиз…

Я помахиваю рукой в знак того, что услышала.

— У меня для вас подарок, — продолжает голос с ласковыми интонациями.

Поклонник? Я чувствую, как к моей руке прикасается чужая, сухая и горячая, кто-то зажимает мои пальцы на ручке пластиковой сумки.

— Увидимся позже…

Я так и сижу с сумкой в руке.

— Ну вот, зря вы отказались: на вид очень вкусно!

Иветт тяжело усаживается.

— А что это у вас?

Я протягиваю ей сумку и пишу в блокноте: «Ты видела, как кто-то со мной говорил?»

— Но… если с вами кто-то говорил, вы должны это знать! — отвечает она с набитым ртом. — Нет, я никого не видела, тут вокруг столько народа… Так что же это такое?.. Подарочный пакет! Вам кто-то сделал подарок?