Икар - Расселл Эндрюс Страница 2

Но здесь, наверху, в офисе матери, он не чувствовал никакого страха. Только раскинутые руки и холодное оконное стекло. Здесь он мог быть Икаром, победителем высоты, летящим над рекой, над всем городом. Он мог смотреть на мир сверху вниз и подниматься к солнцу…

Джек побыстрее доделал домашнюю работу — ничего особенно трудного не задали, а письменно только математику — и переоделся в джинсы и кроссовки, надел серую футболку «Никс» и сине-оранжевую куртку с эмблемой «Никс». А потом вышел на крыльцо, чтобы дождаться Дома, который должен был за ним зайти. Сидя на шершавом бетоне, он гадал, что же такое ему скажет мама и выиграют ли сегодня вечером «Никс». Еще он немного поразмышлял об отце. Но больше всего его занимала мысль о том, сколько хот-догов он сегодня сможет съесть. И он решил, что сегодня вечером попытается побить собственный рекорд.

Джоани Келлер нервничала.

И никак не могла понять, в чем дело. То есть она знала, из-за чего нервничает, но не знала почему.

Возможно, потому, что больше всего остального в жизни Джоан Келлер хотела, чтобы ее сын был счастлив, а она не знала, обрадует ли его то, что она собирается ему сказать. Если не обрадует, то как поступить в этом случае? Следовать своим планам? Но хватит ли у нее решимости? Отказаться от своих планов? Она не знала, сможет ли. О господи. Когда она начинала вот так размышлять, то, пожалуй, догадывалась, почему нервничает.

Ей не хотелось думать об этом прямо сейчас. Но ни о чем другом последние дни она думать не могла, поэтому решила занять себя работой и принялась разбирать старые папки. Довольно скоро она начала непроизвольно морщить лоб и шевелить губами. То есть она репетировала, слово в слово, что скажет сыну. «Какие все-таки глупости, — думала Джоани. — Ему уже десять, он такой замечательный ребенок, так почему его не должна обрадовать эта новость?» Она не видела причины. Ни одной. Надо было просто все ему сказать, обнять его, расцеловать и надеяться, что он тоже обнимет ее и поцелует. Конечно, он так и сделает. Именно так и сделает. Тогда зачем нервничать? Очень скоро они будут обниматься, целоваться и весело хохотать.

Она посмотрела на часы. Пять пятнадцать. В любую секунду Джеральд Ааронс, один из трех боссов Джоан (самый главный, он всем тут командовал), мог выйти из своего кабинета, глянуть на нее, буркнуть что-то неразборчивое и прошагать к лифту. Он делал так изо дня в день, если только у него не было какой-нибудь важной встречи, — всегда уходил в пять пятнадцать, чтобы успеть на поезд до Уэстпорта в пять сорок пять. Минутная стрелка на наручных часах Джоан дрогнула и… Вот. Четко вовремя. Дверь кабинета Джеральда открылась, он вышел в приемную. Все как обычно: взгляд, потом что-то вроде «Дбрвчрдсвидня», и он шагает прочь по коридору. Сразу после этого одна за другой захлопали остальные двери. Вскоре в коридоре замелькали костюмы-тройки. К пяти тридцати почти все юристы уходили, поскольку им тоже надо было возвращаться в пригороды, где жили их семьи. Тех, кто покидал офис чуточку позже, ожидали мартини, стюардессы или игра в покер.

«Ладно, хватит переживать из-за Джека, — решила Джоани. — Это глупо. Не о чем волноваться. Совершенно не о чем. Он придет, я ему скажу, и он будет в восторге. Никаких проблем. Так что продолжай спокойно работать, — мысленно сказала она себе. — Часто ли такое случается? У тебя есть полчаса, чтобы навести порядок на письменном столе. Теперь тебя никто не побеспокоит. Никого здесь не осталось, кто бы мог тебя побеспокоить».

Джоан едва заметно покачала головой, подумав о том, что юристом быть лучше, чем секретаршей. Пять тридцать одна — и в конторе уже ни души.

Невероятно, подумала она. Всего минута прошла после окончания рабочего дня.

И никого.

Истекла какая-то ничтожная минута — и она осталась в офисе совсем одна.

Регги Айверс был уверен в том, что люди смотрят на него, и эта мысль была ему ненавистна. Ужасно ненавистна. Эта мысль его бесила.

Быстро шагая по Сорок второй улице — никто не шагал так же быстро, он проскакивал мимо всех этих людей так, будто они вообще не двигались, — Регги хихикал. Ну и что, что на него таращились? С ума-то он из-за этого не сойдет. Он не был психом. Так ему доктора сказали. Может, когда-то он и был психом. Но не сейчас.

Да он никогда и не чувствовал себя психом. Но все-таки было дело. То есть он действительно был психом, если натворил то, про что все говорили. Такое сотворить способен только псих. Подойти на улице к совершенно незнакомой женщине и поранить ее столь ужасным образом. Когда Регги узнал подробности, ему стало здорово не по себе. «Послушайте, — говорил он следователю, — я не мог этого сделать. Меня тошнит от одной только мысли об этом». Но следователи и судья настаивали на том, что он это сделал, и все остальные вроде были с ними согласны.

Господи!

Ну не мог он такого натворить. Чтобы он подобрал на улице пустую пивную бутылку? Одно это само по себе отвратительно, если учесть, сколько там могло быть микробов. Правда-правда, он бы никогда в жизни этого не сделал, не говоря уже обо всем прочем. Не говоря уже о том, чтобы сжать эту бутылку в руке, отбить донышко так, что край стал острым и страшно зазубренным. А потом подойти к незнакомой женщине, совершенно незнакомой, и… и…

Он даже думать об этом не мог. Слишком жутко. Слишком страшно.

Слишком безумно.

Ей наложили триста швов — так сказали в суде. И она потеряла глаз.

Да как же он мог вытворить такое?

Не мог, вот как.

Во всем были виноваты хитрые адвокаты. Это они заставили всех поверить, что он виноват. Нет, не просто виноват, гораздо хуже. Что он псих. И это говорил его собственный адвокат! Он всему свету объявил, что Регги полный и законченный псих! А потом еще улыбался и говорил, как Регги должен быть счастлив, потому что его не засадили в тюрьму, а отправили в психушку. В специальную больницу для чокнутых преступников.

Господи, как же он ненавидел этих долбаных адвокатов! Он ненавидел их все время, пока торчал в психушке. Семь лет ненависти. И то, что он вышел оттуда, ничего не изменило. Тридцать дней назад ему сказали, что он больше не псих. Уже тридцать дней он мотался по улицам. И все эти дни он ненавидел всех юристов — адвокатов, прокуроров, судей, всех до одного. Каждую минуту каждого дня на протяжении месяца…

Регги Айверс вдруг понял, что перестал шагать.

Видимо, он шел очень быстро, поскольку погода была довольно холодная, а он вспотел, хоть и был без куртки. Но почему же он остановился? Где это он?

Регги запрокинул голову и посмотрел на номер высокого дома на углу. 527, Восточная Сорок вторая улица. Что-то в этом было знакомое… Откуда ему знаком этот адрес?

Он услышал шелестение бумаги, опустил взгляд и увидел, что держит в руке листок. Листок желтой бумаги. Он расправил его. Похоже, что это страница из телефонной книги. Ах да. Он же разыскивал телефонную книгу. Точно, вспомнил. Но зачем? Что он там искал, в книге?